Наталия Дроздецкая - Тайна городского сумасшедшего

– Да Бога ради. Никто не держит. Вас никто и не приглашал, собственно.

Незнакомец как-то съежился вдруг весь и даже, показалось, состарился лет на 20. Он подобрал с травы свою скрипку и откланялся, исчезнув уже через несколько секунд в одном из дверных проемов огораживающих двор домов.

Артём почувствовал на мгновенье глубочайшее опустошение. Захотелось немедленно выспаться. Спрятаться где-нибудь ото всех и – спать, спать, спать. Однако надо было выбираться из этого, прямо скажем, странного двора. Он помнил, сколько усилий потратил, чтобы попасть сюда и понимал, что потратить столько же, чтобы выбраться отсюда, уже не сможет. Оглядевшись вокруг, он вновь удивился: замкнутое пространство было пустым, тихим и, казалось, безжизненным. Только что ходившие туда-сюда люди бесследно исчезли, а цветочная клумба превратилась в старый, донельзя изношенный и потому выброшенный кем-то коврик, лежащий на потемневшем, разъеденном кое-где проталинами снегу. Необходимо было срочно предпринять что-нибудь, чтобы выбраться отсюда в настоящий привычный мир, к людям, в открытое и наполненное жизнью пространство. И когда он уже отчаялся найти способ выбраться отсюда, он вдруг понял, что всё с ним произошедшее, на самом деле произошло не с ним, а если с ним, то ещё не произошло. А если всё-таки произошло, то уж точно не здесь и не сейчас. А раз так, нужно только сконцентрироваться на реально протекающем времени, вернуться в своём сознании в остающуюся величиной постоянной точку отсчёта, и всё будет в порядке. Так и сделал. Буквально закопал в недрах сознания всё-всё, что стремительно выбило его из привычной колеи обычных и вполне предсказуемых будней, и молниеносно оказался в потоке людей, идущих под аркой с пролегающими над ней железнодорожными путями.

Когда он добрался, наконец, до съёмной квартиры, немедленно взялся за свой блокнот. Один блокнот с философскими выкладками о жизни и проживающих её людях хранился в старом его компьютере. Но взялся он за другой, который вёл много уже лет подряд. Весь блокнот был испещрен самыми разнообразными записями о днях текущих, прошлых и будущих. Встречались сделанные карандашом или ручкой зарисовки-иллюстрации избранных моментов, значимых и не очень событий последних лет. Часто встречались обрывки парадоксальных фраз из всевозможных источников, видимо, понравившиеся ему или, наоборот, разозлившие чьи-то мысли. Были также подробные записи-отчёты об отдельных видах покупок. Иногда Артём записывал свои наблюдения, впечатления, идеи. Кроме всего прочего записывал свои сны и пытался их анализировать.

«Так хочется иногда подумать о скрытых сторонах бытия, – читал он собственные заметки, перемежающиеся с выписками из чужих книг. – Понять что-нибудь такое, что явилось бы потом ключом к разгадкам многих тайн человеческого существа и жизни вообще. Начинается ли невидимое, когда видимое заканчивается? Если мы при помощи оптических приборов можем видеть то, чего никогда бы не увидели без них, то логично предположить, что существует нечто, о чем мы пока не имеем никакого представления. Просто потому, что должных вспомогательных приборов не изобрели пока».

«Сегодня мне снова приснился этот бородач. Впервые я увидел его во сне лет 20 назад, когда не был ещё женат, скептичен и беспомощен от глубокого осознания логической обоснованности причин этого скепсиса. Мне снилась верёвочная лестница, ниспадающая на сумрачную землю с самого Неба, и я должен был взобраться по ней до самого верха. При этом всё человечество тянулось за мной, дружно держась за руки и смыкаясь со мной через смертельно больную в то время мать. Это было настоящее испытание. Я понимал, что если сорвусь, или разомкну свою сцепленную со всем человечеством руку, всё дальнейшее не будет иметь ровным счётом никакого смысла. Я должен был любою ценой справиться с непосильной задачей. С помощью титанических усилий, сверхчеловеческого напряжения воли, я добрался-таки до самого конца. Лестница оказалась прицепленной за самый край Неба. Переместившись на его поверхность, залитую солнечными лучами, мы услышали небывалой силы и красоты органную музыку. И повалились на колени, вслед за бабушкой, которая умерла много лет назад и первая встретила нас в этом райском оазисе, явившимся как бы наградой за многотрудное преодоление. Но вдруг разом всё куда-то исчезло, и я оказался один перед черным, бородатым, незнакомым мне человеком. Не ошибусь, если скажу, что он испортил всё благостное впечатление от только что увиденного, услышанного и глубоко прочувствованного.

– А где все? – спросил он, и ехидно так усмехнулся.

А всех и на самом деле не было. Так, был кое-кто, но всех – точно не было. И как же стало обидно вдруг за то, что неизвестно почему не случилось перетащить за собой всех. А их страшную, по всей видимости, судьбу бородач постарался вменить мне в вину как невероятное, наитягчайшее, невозможное прямо-таки преступление. Проснулся я с небывалым доселе чувством вины, которое не знал, как исправить». Артём налил в бокал кипятку из только что закипевшего на электрической плитке чайника, отставил его остывать и продолжил чтение.

«Почему-то встречи мои с бородатым всегда происходят в плотных слоях назойливых фантастических сновидений. Однажды, будучи студентами, мы летели – во сне – в огромном, очень комфортабельном самолёте в неизвестный, неописуемо красивый город, непонятно по каким делам и на какой срок. У всех приподнятое, праздничное настроение. Вдруг как-то само собой в сознании появилось смутное представление об истинных причинах поездки: нас должны были всесторонне обследовать для полнейшего выяснения сущности каждого из нас, и в случае выявления каких-либо изъянов устранить их самым что ни на есть решительным способом. Как это всё будет выглядеть на самом деле, никто не знал. И от этого кошки скребли на душе. А самолёт всё летел, пока не приземлился в центре неописуемой красоты города. Потом были экскурсии, дававшие новые знания о путях развития человечества, восторги от рукотворных и нерукотворных красот, которые слегка отвлекали от глубоко залегшей тревоги по поводу: а дальше-то что с нами будет? И наступил день отлета. Но билеты могли получить самые лучшие, не имевшие никаких изъянов в своей человеческой сущности. Я напряженно ждал самого главного момента и – дождался. Нас повели в какое-то подземелье. Я вошел в него после всех. Шел по узкому коридору, пролегающему между решетками, за которыми находились те, кого уже «переделали», как оказалось, физически, в соответствии с их душевными недостатками. У некоторых были отняты возможные части тела, иным нанесены шрамы и прочие уродства. Это было поистине ужасно, страх завоёвывал каждую клеточку моего организма, пока я шел. Мне предложили войти в самую последнюю камеру, тупиком завершавшую этот необычный коридор. Когда дверь за мной тяжело и со скрипом, казалось, навсегда захлопнулась, я увидел уже знакомого по другим снам бородатого человека. На этот раз он был чрезвычайно учтив и любезен. «Бояться не нужно, – говорил он медленно и тихо, не то, гипнотизируя, не то, сочувствуя моему незавидному положению. – Придётся потерпеть немножко, потому что тебя необходимо переделывать глубоко и основательно…».