Марина Бойкова-Гальяни - Проспект на Невском: 22 автора, которых нужно знать (сборник рассказов)

Там у ресторана «Серебряная башня» можно было « почти даром купить только что вышедшие дешевые американские книги». Дальше Сания дошел до набережной Великих Августинцев, не останавливаясь, миновал отели на левом берегу Сены, в том числе и отель Вольтера, и у нижнего конца острова Ситэ, рядом с Новым мостом, где стоит статуя Генриха IV, прошел в небольшой парк с огромными развесистыми каштанами и глубокими заводями, образованными Сеной, которые « представляют собой превосходные места для рыбной ловли».

– Вот здесь, – думал Сания, – иногда в ясные дни, между островами Сен-Луи и площадью Верт-Готар, предварительно купив литр вина, хлеб и колбасу, садился Хемингуэй на солнышке и, попивая винцо, любил читать только что купленную у букинистов книжку и смотреть на рыбаков.

А когда у Эрнеста не было денег, он шел, как сейчас Юфим, по узкой улице Феру к площади Сен-Сюльпис, и можно было повернуть направо, обойти вокруг серо-белой церкви и, выйдя на улицу Одеон, еще раз повернуть направо, к книжной лавке Сильвии Бич «Шекспир и компания», которая одновременно являлась и библиотекой.

Дальше Юфим немного поплутал, но на улице Ренн, увидев вывеску кафе «Де-Маго», вспомнил упоминаемую в «Празднике» улицу Бонапарта, дошел по ней до улицы Гинемэ, а потом до улицы Асса и зашагал дальше по Нотр-Дам-де-Шан к кафе «Клозери-де-Лила».

Они все уже собрались в кафе. Юфим краснел и извинялся, оправдывался, что плохо знает дорогу. Они внимательно его разглядывали. Юфим – человек незнакомого племени, в этих незаурядных людях вызывал острый интерес и жгучее любопытство.

А он узнавал их всех, улыбался, пожимал протягиваемые к нему руки и извинялся, не столько за опоздание даже, а просто как бы за оказанную ему высокую честь, за радость общения.

– О, Гийом, я так рад видеть вас! – Юфим обеими руками прижал большую руку Аполлинера к груди, – помню, какое впечатление произвела на меня ваша книга стихов. – Илья Эренбург тихо переводил на ухо поэту его слова. Тот молча кивал и улыбался. – А недавно в Царском Селе один переводчик подарил моей жене книгу своих избранных переводов, и там есть и ваша «Клотильда»:

Уже цветут в саду весеннем

Бегония и анемон,

Где меж любовью и презрением

На грусть нисходит чуткий сон…

– Или вот это, – волнуясь, торопливо говорил Сания:

Под мостом Мирабо

Сены зыблются воды,

Пряча нашу любовь.

Дни сливаются в месяцы, в годы,

Новой радости свет затмевает невзгоды.

Впереди тень ложится ночная,

День уходит, меня оставляя.

– Да, – сказал Гийом, – это стихотворение называется «Мост Мирабо».

Но уже чьи-то другие руки схватили его руку, и Юфим прищурился, стараясь вспомнить и узнать знакомые черты лица.

– Ну, конечно, это Модильяни! Как я мог не узнать его? Скажите ему, Илья, что у Анны Ахматовой есть стихи о его любимом Данте:

И вот вошла. Откинув покрывало,

Внимательно взглянула на меня.

Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?» Отвечает: «Я».

– О, Анна! – грустно вздохнул Модильяни, когда ему Эренбург перевел стихи. Он взял Юфима под руку и повел к столу. – Я буду рисовать его, – сказал он Илье.

– Тошка! – Юфим увидел, что жена уже сидела за шумным столом и улыбнувшись, помахала ему рукой. Он хотел ей что-то сказать, но тут увидел Блэза. Сандрара Юфим узнал по пришпиленному булавкой к плечу пустому рукаву рубахи. Сания вспомнил его портрет руки Модильяни с прилипшей к губе сигаретой. Он помнил также, как в голодные годы перестройки в каком-то газетном киоске у метро купил маленькую книжку в черном переплете. Странно изданная, в ней ничего не говорилось о поэте: кто он и откуда, лишь имя и стихи и поэмы о печальном путешествии в Россию в суровые предреволюционные годы с маленькой проституткой Жанной, которая все спрашивала поэта:

«Блэз, скажи, мы с тобой далеко от Монмартра?»

– Много лет спустя, – сказал ему Юфим, – Хемингуэй напишет про вас, дорогой Блэз, что ваше вранье было намного интересней правдивых историй, рассказываемых другими…

– Да, – ворчливо согласился с этим Сандрар. – А еще он скажет, что мое лицо изуродовано боксом. – Он сказал еще что-то, но Сания его не расслышал, потому что его опять куда-то потащили. Он увидел в зале знакомые лица: вот мелькнули в толпе Пабло Пикассо и Диего Ривера. Вильгельм Костровицкий, родившийся в Риме поляк, «похожий на добродушного фламандца», или Гийом Аполлинер, а это один и тот же человек, махал им рукой, звал присоединиться к ним. Как всегда, элегантно одетый, появился Макс Жакоб. Пожав руку Юфиму, сказал:

– Вообще-то мы в «Лила» никогда не собираемся. Встречаемся в «Ротонде». Это только ради вас. Я когда услышал от Ильи, решил, что это розыгрыш. Люблю розыгрыши… Вам Илья не говорил?

Юфим не успел ответить. Мимо его дома пронесся лихач-мотоциклист, и Сания очнулся. Экран ноутбука давно погас. Рядом с компьютером лежала стопка книг. Два тома мемуаров Эренбурга, томик Хемингуэя и маленькая книжка Блэза Сандрара.

Шел третий час ночи. Тихий Павловск мирно спал.

4 апреля 2008 г.

Рассказ

Дверь служебного входа Мариинского театра отворилась, Алла выскользнула на улицу. В прекрасный день золотой осени солнце грело почти так же, как прошедшим, аномально жарким летом. Девушка рассеянно обвела взглядом хрустально-голубое небо, желтеющую листву кленов, а в голове ее стоял образ ночного озера в дымке серебристого тумана. Скоро она, королева лебедей, встретит там молодого принца Зигфрида. Давно ли лучшая выпускница Вагановского училища стояла в ряду девушек в белых пачках у кромки нарисованного озера, а теперь ей доверена самая романтическая партия русского балета.

С детства она любила музыку Чайковского. Ее дыхание сбивалось, слезы текли по щекам, когда звучало адажио принца и Одетты. Желание стать балериной зародилось у маленькой Аллочки после первого посещения любимого спектакля ее семьи. Однажды мама и бабушка привели свою дошкольницу в царскую ложу Мариинского театра. С тех пор дивная феерия сказочной жизни на сцене захватила ее. Мечта оказаться по ту сторону рампы сбылась еще в стенах балетного училища. Это были годы интенсивной учебы, упорного труда, и теперь молодая артистка готова перевоплотиться в белую деву-лебедь на сцене любимого театра. Внешность Аллы, коренной петербурженки, идеально подходит для этой роли: чистое лицо, ясные голубые глаза, очень светлые волосы, темные брови и ресницы, отсутствие пирсинга и татуировок. Ее стройное девичье тело, доведенное до совершенства годами изнурительных занятий, воздержания в пище и развлечениях, могло передать точными движениями все многообразие человеческих чувств.