Нина Еперина - Москвичка в кавычках

В Горьком я познакомилась с удивительными людьми. Знакомьтесь, один из них. Мой сводный брат Витюн Жирухин. Он работал в коллективе мимом. Не мимо, а мимом, в смысле показывал пантомиму. По молодости и наглости он поступил даже в эстрадно-цирковое училище. Вы все знаете, что в артистических учебных заведениях на первом курсе учатся народные артисты, на втором заслуженные, ну а на третьем просто артисты, которых потом засылают на работу в какую-нибудь тмутаракань, типа Сыктывкар. Хорошо, если на третьи роли, а то и вовсе на массовку статистом.

Город Сыктывкар находится как раз через дорогу от северного полюса. Вы в курсе. На счастье Вити, его заслали не одного, а в компании таких же молодых и честолюбивых. Все вместе они осваивали просторы тундры, ездили по кацапетовкам (от слова КАЦАП – значит русский), любили одних и тех же девушек (потому что их там вообще мало). Однажды ночью даже спали на бильярдном столе, в каком-то Богом забытом клубе. Получали одни и те же копейки за весь этот нечеловеческий труд в тяжёлых арктических условиях, вместе с белыми медведями и северными сияниями, когда полгода день, а полгода ночь. Но вы молоды и энергичны. Вы ещё не знаете, что такое простатит, радикулит и цистит, которые вы себе там наживаете, в надежде на светлое будущее. Вы ещё не вступили в тот возраст, про который Маррти Ларни правильно сказал:

– Возраст, это когда человек начинает терять волосы, зубы и иллюзии…

А потом один из них оказывается более самолюбив, чем другие, и переводится в г. Горький. И после скандала с «неправильным гардеробом, исполнением и поведением» становится звездой. Валерием Леонтьевым. Постепенно к себе в Горький он перетаскивает своих северных друзей. И Витюна тоже. И даже сосватывает ему в жены девушку из своей подпевки – Шарлотку.

За неимением квартиры Витюн и Шарлотка жили в местной гостинице. А г. Горький был тогда знаменит тем, что там совсем по-чёрному пили, прямо с утра! Мы так его и звали – пьяный Город. Это, наверное, потому, что нельзя такими словами обзывать целый город. Вместо город Нижний Новгород – Горький! Он, и правда, станет энергетически отрицательным. Горьким для его жителей….

А еще Бог мне подарил Вовку Кулешова! Спасибо тебе, Господи! Как он умел и любил дружить!!! И, что самое главное – он научил дружить меня!!!

Может, это жизнь его толкала к людям, или может еще чего, но он был наш любимчик. Бог наградил Вовку всеми известными на белом свете талантами. Он пел, играл на гитаре, рисовал, сочинял стихи, сочинял музыку, мог экспромтом выдать такую остроту или каламбур или еще что-нибудь неожиданное, что все диву давались. Причем он относился ко всем своим талантам по-настоящему, на полном серьезе. Когда он понял, что у него есть голос, он запел. Потом послушал-послушал мнение друзей со стороны, поверил им и… поступил в консерваторию, захотел стать оперным певцом. Два курса проучился отлично, но вдруг бросил. Поступил в театральное училище и решил стать артистом. Параллельно он решил, что станет художником и очень в этом преуспел, зарабатывая на жизнь тем, что расписывал панно в кафе и оформляя витражи и окна…в магазинах. Это было профессионально и потрясающе красиво.

Весь свой дом он наполнил портретами своей любимой жены Светланы, маленькой дочери и собственного себя любимого. А еще он писал потрясающие стихи, и сам же сочинял к ним музыку. Стихи, в основном, были про любовь, а это значит про Светку. Эти песни он пел на кухне нам, своим друзьям, а мы слушали, разинув рты, и восхищались.

На сцене он работал конферансье и пародистом. Пародировал он до такой степени похоже, что, иногда под утро, набравшись водки, мы звонили по друзьям и городили такие огороды чужими голосами, смех да и только. Мы развлекались, а народ верил!

Вовка был человеком с большой буквы, другом с большой буквы и артистом с большой буквы. И было у него друзей невероятное количества во всех городах и весях Советского Союза. Вся эта куча друзей постоянно передвигалась транзитом через Москву, а значит, через Вовкину квартиру туда и обратно. Приезжали в Москву по делам, а значит, останавливались у Вовки.

Вот так влюбляясь друг в друга, мы ездили на гастроли или репетировали новый репертуар в гостинице и ждали поездок домой.

Помню один такой приезд домой. Не успела я перешагнуть порог дома, как тут же истерически заорал телефон. Такое впечатление, что он изо всех сил терпел-терпел, как при диарее, а как только почувствовал, что мы подошли к новому крыльцу, не выдержал и…

В трубке так же истерически орал Док. На предмет интереса про нашу совесть. Конечно, у нас есть совесть. Конечно, могли и раньше. Начинаю звонить Бобсону. Там тоже полный аврал. Док тут же вместе с Джозефом сорвались с места и уже через час были у меня с грандиозными новостями.

Три посла решили вместе вывезти очень много товара. Все дело в том, что один из них уезжал домой, в Африку, навсегда. Срок закончился. Вот они и решили, на посошок, деньжищ загрести побольше. Оказывается, один раз в полгода посольства имели право, порознь или все вместе, отправлять за границу один большой фургон диппочты.

То есть, берется один большой «Рафик», забивается битком до самой крыши, опечатывается и отправляется за рубеж без права досмотра, то бишь, вскрытия. Три посла решили этим правом воспользоваться. В складчину. А как же, у них же Нина есть. И сама честно заработает, и другим даст. В общем, все по-честному. Можно облокотиться.

Раньше товар перевозили какой? Сугубо в размер чемодана. А при машинной транспортировке можно было закупать самые большие иконы, размером в дверь. В Москве такая громадина стоила в два-три раза дешевле, потому что размерчик был неходовой и в чемодан только распиленная влезала.

И начались у нас новые контрабандные будни. Бобсон с Менделеевым производили отбор, потом свозили доски во вторую квартиру, потом Саша-таксист производил переброс товара ночами в посольство, попеременно то с Доком, то с Джозефом, иногда перегружая на дипмашины. Я же вместе с Мадам по ночам сортировала и упаковывала в ящики, описывая и составляя каталог. Ночью пашем, а днем спим. И все должно быть тихо-тихо, чтобы ни одна душа даже в самом посольстве не могла догадаться и заподозрить. В наше дело был посвящен только повар. Звали его очень смешно. Посебул. Перевод с английского: возможно, может быть. Просто он всегда приговаривал: «посебул, посебул»…

Работали мы с Мадам, не покладая рук, целых две недели, и целых две недели я жила в посольстве. Через четырнадцать дней мы подвели итог. Икон было упаковано на сумму около пятисот тысяч рублей. Самая большая была размером с окно. Все остальные чуть-чуть поменьше. Послы оплатили триста тысяч, а еще на двести с хвостиком мы взяли на комиссию. Пришлось скрести по собственным сусекам. Это было сложно, потому что золотые монеты все еще не были проданы, да и вообще они не имели к послам и иконной команде никакого отношения.