Нина Еперина - Круги ада

Начались материальные затруднения. Всё бы было ещё ничего, она бы придумала, как ей «работать», не попадаясь Косте на глаза. Или поменяла бы кабак, или завела сутенёра на телефоне, но в последнее время не только он сам пристрастился к наркоте очень основательно, её доза тоже стала автоматически увеличиваться. Это и тянуло её к нему, и отталкивало. Она со страхом стала наблюдать за собой, как уже почти ежедневно по вечерам ей неотвратимо хотелось курнуть или нюхнуть и отключиться. Теперь без дозы она могла уснуть, только с трудом отвлекая себя от мыслей, о своём таком странном и мешающим жить желании. Ей нужно было как можно быстрее остановить этот процесс, но для этого, опять же, нужно было найти средства к существованию и в корне поменять свою жизнь. Нужно было найти хотя бы вот такого «нового лоха» со старыми, допотопными принципами, подмоченными гнилой, совдеповской моралью и новыми неограниченными денежными возможностями.

Может быть, этот и подойдёт? – подумала Настя, всё более внимательно разглядывая Сергея. – Он производит впечатление идиота, верящего в светлое и чистое, то есть в любовь и преданность. Если это так, то можно будет облокотиться на его плечо хотя бы временно…

Эти не очень весёлые мысли не давали ей возможности включиться в общее веселье. Сергей чувствовал её замкнутость, какую-то внутреннюю зажатость, и вовсю старался развеселить за столом. Он усердно подливал в бокал шампанское, подкладывал на тарелку вкусненькие кусочки, танцевал с ней почти каждый танец, и смотрел в глаза взглядом преданной собаки, готовой по её желанию встать на четыре лапы, вилять хвостом и лизать ей руки и ноги. Они почти не общались с остальными гуляющими, кроме сидящего рядом с Сергеем Славиком, который был не просто «голубой», а даже какой-то ярко-сине-голубой. Все его манеры, напоминающие манеры капризной дамы с капризными интонациями и такими же капризными движениями рук, Настю очень смешили. Он был уже не очень молодой, на голове, через редеющие и седые волосы, чётко и явственно просматривался череп, но по своему поведению он больше смахивал на молодящуюся даму в том самом соку, который уже чуть, самую малость, но с душком. Сергей явно был с ним на дружеской ноге, и Настя поинтересовалась:

– А Слава это кто?

– А! Славик? А Славик директор нашей киногруппы. Мы снимаем за свои деньги художественный фильм про пиратов на Ялтинской киностудии. Это у его друга сегодня день рождения и он меня пригласил в «Пекин». Я и сам здесь никого не знаю. – он очень красноречиво посмотрел ей в глаза, моргнул одним глазом, чуть улыбнулся уголком губ и сделал мимикой лица очень выразительный жест в сторону стола, чтобы не было заметно окружающим. Этот мимолётный жест и взгляд не только объяснили ситуацию, но и больно кольнули в сердце. Она поймала себя на абсурдной мысли и ещё раз очень внимательно посмотрела на Сергея. Вдруг Настю как будто ударило лёгким током и осенило! Она узнала это лицо и даже замерла от неожиданности с каким-то мистическим, внутренним откровением, похожим на шок!

Не может быть такого! – подумала Настя и опять внимательно, прищурившись для надёжности, посмотрела на Сергея.

Она поразилась этому сходству, сходству её любимого портрета в кружевных манжетах и бархатном камзоле с этим неизвестным ей Серёжей. Её любимого, который каждое утро радовался её пробуждению, и жил с ней её жизнью. Он жалел её, оправдывая и сочувствуя всем своим нарисованным, но таким живым для неё лицом. Он дышал с ней её воздухом. Он единственный поддерживал её в этой тяжёлой жизни своим оптимизмом легкой улыбки на губах и силы в его глубоких, карих глазах. А сейчас он сидел около неё! Он улыбался такой же улыбкой, смотрел на неё такими же глазами!

Сергей как будто что-то почувствовал и вдруг улыбнулся ещё откровеннее и подморгнул одним глазом. И как будто два незнакомых человека вдруг слились воедино, одинаково моргнули ей глазом и улыбнулись чуть уголком губ. От такой неожиданности у Насти выступили лёгкие капельки пота над верхней губой и вспотели ладошки. Но она боялась сознаться себе, что сходство может быть таким поразительным, таким точным до миллиграмма. Нужно было отвлечь себя от этой мысли, которая могла оказаться навязчивой. Отвлечься на окружающих, на соседей, на этот странный стол, населённый такой разномастной публикой, включая её саму.

Она сразу всё поняла и про стол и про Сергея. Он как бы объяснял ей и улыбкой, и мимикой, и глазами, что был в курсе о сплошной голубизне. Может быть, поэтому и бросился к ней, как к спасательному якорю на своём пути. Ещё она поняла, что не сможет теперь уйти от Сергея по собственному желанию, и, как приклеенная, будет ждать от него решения своей участи хотя бы на сегодня…

Она опять стала рассматривать его, прикрыв ресницами своё любопытство, чтобы не показаться навязчивой. Он производил впечатление совершенно нормального мужчины, и её это обрадовало. Обрадовало, что она не ошиблась в нём. Обрадовало, что он не портит первого впечатления о себе и становится похож на портрет всё больше и больше не только внешне, но, может быть, и внутренне, своим восприятием мира и пространства…

Но ещё её обрадовал рассказ про кино. Обрадовал и заинтересовал. Это означало, что и в этом она тоже не ошиблась. Значит, Сергей действительно из новых богатеев и можно будет попробовать его «охмурить», может быть, применяя и своё умение, и древнюю магию? Тем более, что это удивительное сходство стояло перед глазами и не отпускало. Настя приняла решение «прощупать» Сергея более основательно, боясь своей собственной возможности ошибиться и разочароваться. Она стала постепенно включаться в игру, называемую ею самой – «заарканим козла». Эта игра нравилась ей всегда, а сегодня она включилась в неё с внутренней дрожью и боязнью ошибки. Ох! Как бы не хотелось ей ошибиться именно сегодня…

Она стала смотреть на него за столом чуть сбоку, чтобы лучше выделялись её густые и чёрные ресницы, чуть трепеща ими и покрываясь еле заметным нежным румянцем. Она умела делать это ещё с детского дома, когда её вызывали к директору на «ковёр». Она стала бросать взгляды из-под бровей, соединяя и подкрепляя их каким-нибудь очень заинтересованным вопросом, который она задавала нежным, «девичьим» голоском, так, чтобы он и видел и любовался её ресницами, глазами, бровями, всем её лицом, и как будто бы она старалась, чтобы нет. Она открыла любовную охоту, игру с тончайшей и невидимой сетью, в которой он должен был запутаться. Она танцевала с ним так, чтобы не соприкасаться телами, а если и соприкасаться, то якобы нечаянно, случайно, после чего поднимала на него извиняющиеся глаза и опять вздрагивала ресницами, но уже сильнее. Это была та самая, главная «фишка» в её умении завлекать мужчин, она отшлифовала её с тех, ещё детских лет и до полного совершенства. Игра эта получалось у неё отменно, она владела ею точно так же, как и заливаться девичьим румянцем, от чуть заметного, до яркого, малинового, помогавшего показать ей лицом смущение, как девочке.