Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том II

Удивительное дерево ольха: всё время кажется озябшей. И стоит всегда у воды – над рекой, в ручье, у озера – всегда под ней сыро и прохладно.

Придёт осень, выпадет снег, а она красуется одна зелёная среди давно уже голых деревьев, ни один листик не облетел. Так я и не видел ни разу листопада у ольхи, но в зиму она голая. С причудой дерево, с «характером». Облетит последней, а весной первая зацветёт ещё до собственных листьев и до схода снегов. Вот тут её и заметишь раньше всех: подойдёшь к ней по насту и обязательно понюхаешь бахромчатую кисточку цветов, какую-то бурую с жёлтой пыльцой, невзрачную, но – первую лесную вестницу весны. И за это отдашь ей всю душевную благодарность. А потом уж зацветут в лесу все, и не вспомнишь о ней опять до осени. Ищу, с кем бы её сравнить в нашей, человеческой, жизни, и приходит на ум наше отношение к матерям: по-настоящему любим их в детстве своём да ещё недолго в старости. А в остальное время как бы и не замечаем, и только потом, когда наступает сиротская зима в нашей жизни, вдруг разом осознаём всё.

Выпадает первый снег, и река будто уходит в свой длительный отпуск. Ни судов, ни чаек, ни уток уже не видно. Только чёрная вода, меж белых берегов, тяжёлая как дёготь. Бывает, увидишь вдалеке одинокого человека на берегу и невольно поёжишься от холода, от какой-то обречённости и сострадания к нему и к себе. Все мы перед зимой как бы сиротеем, будто пускаемся в длительное неведомое плавание, и в душе знаем, что не все доживём до весны, солнышка, лета… А уж кто доживёт, того встречаем по весне как победителя, друга, со светлой душой, с верой в бесконечность жизни.

Откуда в нас это чувство?

Если в декабре среди заснеженных холодных берегов течёт река, ещё не знавшая в эту зиму льда – она не вызывает радости. Всё уже давно отработало на ней, отжило, завершило весь летний сезон: улетели птицы, ушла на глубину рыба, облетели и уплыли листья с деревьев, затонули водоросли…

Река будто мёртвая. И кажется, будто мучаются и вода, и берег. И вода эта не вызывает никакого чувства кроме тоски, несвоевременности, какой-то затянувшейся неопределённости.

Уходя в зиму, река прячется от людей дважды: первый раз – под лёд. Здесь она ещё всё видит и слышит. Потом – под снег. Тут уж ничего не видит, но ещё кое-что слышит. И только в феврале река напрочь слепая и глухая.

Бежит по реке мимо лесов и деревень позёмка. Завернёт в затон, где сгрудились на зиму суда, да тут и осядет, останется до весны: без пароходов на реке и ей скучно.

Какой-то особой и тайной жизнью живёт река. Её глубинная многовековая жизнь скрыта от нас, упрятана под толщей воды. Там тоже идёт непрестанная борьба за выживание. Может, в таких тайных сокрытых пребываниях воды и земли и таятся те силы, которые помогут выжить и природе и человеку. Тайна везде нужна как резерв сил для выживания в критические моменты.

Первая проталинка возле деревенского дома – как сигнал к возрождению жизни. До неё и живёшь, терпишь долгую зиму. Глянешь из окна, как шевелится просохшая травка на этой вытайке, и в душе оживает новая надежда на жизнь. Теперь эта надежда день ото дня будет шириться, расти вместе с проталиной и незаметно забирать тебя в круговорот жизни.

И в полях, с южной стороны перелеска среди снегов рыжеет луговинка. Ночь заморозит снова траву, мох, застеклит ледком первую лужицу, а с рассветом на луговинку прилетит тетерев и начнёт кружить тут среди можжевелин, на самой заре в таком месте не только тетереву, а и человеку можно всласть нагуляться, отдохнуть душой и телом.

Апрель. Вот-вот раздвинется ночь, и в глубине леса запоёт глухарь. Кто видел и слышал глухариный ток в юности, пусть не очень огорчается, что ещё не был в Большом театре. В Большом театре поют и танцуют разные люди, а глухарь это делает один, одновременно, и на такой «декорации», которая ни разу не повторяется. И в такой тишине, что она давит на барабанные перепонки, и мир кажется лишь вчера сотворённым. Этому «спектаклю» не одна тысяча лет – и всё премьера. Кто ещё может – посмотрите, послушайте.

Бывают разные люди: степные, лесные, захолустные, озёрные речные, морские… Не только по месту рождения и жизни, а и по «устройству» души. Я в разных местах живал, и во многих нравилось. Но как бы ни было хорошо, а рано или поздно меня тянуло на реку – как в свою родную душевную стихию. Даже в море я мечтал не о береге, а о реке. Леса, звери, птицы, рыба и, конечно, люди мне нравятся всякие, но речные – ближе. В них неистребим дух вольности, свободы, какой-то особой широты и раздольности. Когда я долго не вижу и не слышу всего речного, душа моя как-то съёживается, тускнеет, будто лишается вентиляции, особенно хороши на реке вёсны: ледоход, половодье, «сражение» льдин со звоном и тяжким «дыханием»… Такого праздника не знает даже море.

Высокий солнечный полдень. Сижу на берегу мутной реки. Ледоход, плывут льдины, брёвна, коряги, пена. Ветер холодный, а солнце яркое. После ночной охоты дремлется, нет сил даже пошевелиться. Глаза медленно закрываются, и в этот момент могуче рушится, лежащая на костре брёвен льдина. Со звоном сыплются ледяные иголки, а край льдины сверкает многозубо во всю ширь излома – будто сама река улыбается весне. И уже не хочется спать, а хочется что-то делать, торопиться вслед за весной.

Заснеженное болото. Старая сосна. Нападала отжившая хвоя на снег. Зима ещё. Но середина болота провалилась, тяжело засинела снеговой водой. День-два и вместо болота будет озеро, на сосну прилетит ворона, по-весеннему гаркнет раскатисто, и на озеро опустится нарядный изящный щеголь-селезень. И новая весна начнёт неудержимо теснить зиму от озера вглубь леса. Сколько раз я видел подобное, переживал, но не могу привыкнуть, не могу удержать душевный разгул – какое-то древнее чувство подмывает меня с каждой весной.

Удивительно устроен человек: вот течёт Волга с севера, и кажется, что всё приходит с севера: дожди, ветер, зима и даже весна. Странно как-то: птицы летят с юга, а весна, идёт с севера. А всё потому, что ледоход по реке идёт с севера у нас. И река там раньше вскрывается, и птицы летят туда, и вообще всё там как бы раньше и чище… Туда и первые пароходы идут в первую очередь – везут продукты, удобрения, инвентарь. А оттуда лес, лес и лес… И еще долго вместе с этим лесом и паводками катится с севера к нам весна.

Весной, когда в заливных лугах выходит на мель рыба и греется на солнышке, пропадает всякий рыбацкий азарт, хочется притихнуть, полюбоваться, как эта рыба после долгого подлёдного плена впервые глядит в вольное синее небо. Она нежится, валяется на подводной траве и так доверчива ко всему этому весеннему миру, что в душе становишься другом ей, а не ловцом.