Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том II

На реке ещё ледоход, и в прибрежном лесу снег. Но на глинистом обрыве возле самой воды распустился жёлтый цветок мать-и-мачехи. И вот из речной глубины выплывает плотный крутолобый язь и своим подводным глазом смотрит на жёлтый огонёк цветка, будто спрашивает: пора, или не пора? «Да пора, пора, – хочется сказать ему. – Самая пора язёвому нересту: видишь, горит «жёлтый», не успеешь повернуться – всюду будет «зелёный», торопись…»

В 1995 году приехал в деревню. В весенних заливных полях кричит и кричит пронзительно куличок. Знакомо кричит, звонко, как когда-то в моём детстве в старой нашей деревне у озера. Сколько лет прошло, все уже умерли – и люди, и кони, и колхоз распался, и леса вырубили, и высокие партийные начальники «слиняли», а он всё кричит как тогда, в пору МТС-ий, удушающих сталинских займов, разорительных налогов, наглых налоговых агентов, поголовной послевоенной нищеты… Кричит, будто зовёт меня в начало моей жизни, в пору детства и отрочества, когда мы были с ним по выражению нынешних политологов «на одном социальном уровне» – жили в одних и тех же полях, лугах, скудных, но родных и счастливых.

Помню, полуголодный я тащился, тогда из школы, и в поле меня нагнал, напугал налоговый инспектор – грубо толкнул с обочины в водянистый снег. С кожаной полевой сумкой на бедре и в крепких яловых сапогах он торопился в мою деревню, чтобы «произвести» опись всего нашего имущества, начиная с ружья, швейной машины и, кончая курами и самоваром. Я лежал на талом снегу в полузабытьи, шевелиться не хотелось, клонило в сон, и не было во мне ни злости, ни обиды. А рядом, по краешку полевой озерины, всё семенил и пронзительно кричал на всё поле серенький куличок: «Кто в бе-де-е? Кто в бе-де-е-?..» Я слушал его с усмешкой и удивлением: «Ну кто в беде, чего ты выдумываешь?»

А в беде была вся Россия.

Но об этом тогда кричали только кулики.

Идут по реке первые теплоходы, и на всю округу играет поёт радио. Оживают, отогреваются по берегам деревни, слышно, как поют кое-где петухи, но больше, громче – радио. И вот еще один, новый, звук плывёт над утренней водой – ожил, заговорил в селе церковный колокол. И звон этот всё объял, объединил.

Хорошо под этот звон в Пасху плыть по реке на север.

Появившееся на Унже внутри лесов море (от Горьковской плотины на Волге) никак не может прижиться среди сосен. И утки на этом море садятся, и глухарь по весне на берегу токует, но все живут как-то напряжённо с оглядкой: уток настораживает шум соснового бора, а глухарю, наверное, не нравится ветер и рокот прибоя. И человек чувствует эту дисгармонию, и никак не может избавиться от мысли: «Пришла эта вода в старый лес как непрошеный гость». Разные возрасты у них как у дворян и пролетариата: бор стоял и рос тут веками, а новоявленному морю нет ещё и полувека. Но никто уступить не хочет, и кажется, не живут лес и море все эти годы, а враждуют. Как и мы – после революции 1917 года.

Видимо и у людей, и у природы на земле должен быть порядок. Естественный. А не придуманный кем-то ради собственной выгоды.

Сейчас в России как в огромном котле происходит какая-то бурная химическая реакция, в которой враз взаимодействуют все элементы общества, многие растворятся или видоизменятся…

Но среди всего населения России есть такая порода русских мужиков, которая никогда не вступала в «реакцию» – ни в Октябрьскую революцию, ни в Августовскую. Эта порода золотых мужиков не «растворялась» ни в царской водке, ни в советской, ни в демократической. Это они, эти мужики, били и бьют лосей и кабанов в лесах, строят дома, кладут печи, кроют церкви… Всё они умеют и все понимают. Однажды весной не то в Шахунье, не то в Шаранге на станции железной дороги они подожгли два вагона химических удобрений – тем самым спасли от гибели тысячи звериных и птичьих голов. Нет, они не будут «в ступе воду толочь» – писать в газету или в правительство, доказывать, что вредно, что нет… Знают они, что толку от этого мало.

Вот если выживут эти мужики, выживет и Россия. Больше надеяться ей не на кого.

Если взять нашу Волгу, то вал весенней воды-снежницы, самой живительной для рыбы и птицы, в прежние времена докатывался до Астрахани за месяц. Иными словами апрельская вода лесного севера приходила на юг в мае. Теперь со множеством плотин на Волге она добирается туда в 10 раз медленнее, то есть примерно в феврале-марте следующего года. По какому же календарю должна жить рыба, птица и всякая речная тварь?

Когда-то была такая общественная организация – Комитет спасения Волги. Несколько лет я состоял в нём, то ли формально, то ли официально – этого я так и не понял. Много было собраний и разговоров, помню собирались мы в Калинине, а потом в Москве. Народ съезжался со всего Великого Союза, среди нас, провинциалов, были и крупные люди: академики, заместители министров, философы, учёные-атомщики, подводники, лесоводы, филологи… говорили много, убедительно, ярко и настолько весомо, что после каждого выступления хотелось встать и идти крушить, бюрократов. Сначала – одних, а после другого выступления – других.

Самые лихие выступления были такие:

1. убрать, уничтожить все плотины на Волге;

2. убрать все десять атомных станций с берегов Волги;

3. добиться решения этих вопросов Правительством страны.

У меня сохранилось много записей с тех заседаний. Много и в личной жизни связано с Волгой (родился в рыбацком колхозе, окончив Горьковское речное училище, работал по всей Волге, немало и писал о реке). А теперь хочется как бы подвести некоторый итог.

Когда запружали Волгу первыми плотинами, то вполне серьёзно полагали:

1. большая вода улучшит судоходство и грузооборот (правильно);

2. даст электроэнергию во всё Поволжье (правильно);

3. снабдит водой засушливые районы юга (правильно и неправильно: искусственное орошение вымывает с полей соли, которые текут в Волгу);

4. в новых морях будет изобилие рыбы (рыбы больше, но ценных пород меньше; многая рыба болеет от застойной воды);

Не учли или просто махнули рукой на:

1. потерю многих приволжских городов, сёл, деревень (всё это сгинуло вместе с культурой, ремёслами, обычаями);

2. потерю лесов (особенно жаль дубрав), заливных илистых полей, целого раздолья приволжских пойменных лугов (золотой запас Родины с точки зрения животноводов);

3. реку, как живой организм;

4. отдельно – на воду.

Вот последние два параграфа нам и будут мстить всю жизнь. Возможно, со временем, они перетянут в своей весомости все остальные вместе взятые.

Помню, говоря о бедствиях Волги, комитетчики нашли всех «врагов» кроме одного – главного. Есть один секрет, который сегодня ни для кого не секрет: Волга – стратегическая военно-транспортная артерия России. Всем ясно, что военные заводы строят не вдоль границ, а внутри страны. И атомные подводные лодки, к примеру, мы не можем тащить волоком через всю Европу к морям, на юг или на север. Удобнее всего – по Волге, а для этого ей нужна глубина и ширина. Есть и другие «изделия», которые разумно «ковать» на берегах Волги.