Елена Сазыкина - Девять писем об отце

На самом деле, в его взгляде таилось не только восхищение, но и ревность: мысль, что кто-то другой может смотреть на нее точно так же, что она вздумает разделить с кем-то другим свою любовь к стихам и к поэтам, пронзала Исая острым клинком ревности, как будто он сам был одним из тех поэтов, что так любила и почитала Валя.

Вторым и более материальным поводом для ревности было то, что иногда Валя по-прежнему приходила во Дворец пионеров или уходила из него с кем-то из приятелей. Попытки Исая выяснять, что этим ребятам было от нее нужно, заканчивались одним и тем же – она отвечала с вызовом в голосе и во взгляде: «Слушай, имей совесть, я и так почти все время с тобой». В такие вечера он не мог ничем заниматься, и, чтобы хоть как-то скоротать время и отвлечься, брал в руки гитару и подбирал какую-нибудь мелодию, либо погружался в чтение книг.

Были и любимые моменты – когда вечерами они ходили на каток. Над залитой гладким льдом площадкой включали многочисленные фонари. Играл вальс, и лед, переливающийся отраженными огнями, был похож на перевернутое сказочное небо. Ритмичный скрип коньков под музыкальное сопровождение завораживал его. И главное, здесь можно было держать друг друга за руки. Оба были в рукавицах, но даже сквозь них он чувствовал Валину теплую ладонь, и сердце его стучало так неистово, что другой рукой хотелось придержать его и сказать: «не сходи с ума, она только потому держит меня за руку, что боится поскользнуться». Но сердце не верило – оно жило собственной жизнью и питалось упованиями.

Однако стоило ребятам сойти с катка, как их руки, словно по команде, размыкались, и каждый шел сам по себе, высоко задирая колени, дабы не увязнуть в снегу. И каждый раз Исай мучительно пытался изобрести что-нибудь такое, что могло бы задержать ее руку в его, и не мог ничего придумать, кроме как просто сжать ее ладонь и не дать ей отнять ее у себя. Однако исполнить задуманное он никак не решался, и потому каждый раз ее рука беспрепятственно выскальзывала из его ладони.

…

В феврале одноклассники Исая стали частенько захаживать в клуб на танцы, где развлекалась, вообще-то, молодежь постарше (особенной популярностью у девушек пользовались военные), но пускали и старшеклассников. Исая звали с собой, но тот не торопился составить им компанию. Мать строго-настрого запрещала ему «болтаться без дела», а потому и прогулки с Валей он всячески скрывал от Штерны Давыдовны. Мать видела многочисленные таланты сына, но, предчувствуя проблему с поступлением в ВУЗ из-за пятой графы, всячески стимулировала его учиться на отлично: золотая медаль была его единственным пропуском в люди.

Однако главной причиной была все та же ревность. Каток – это было место для прогулок и физических упражнений, где никто не мог претендовать на Валино внимание. Туда они с Валей вместе приходили, вместе катались и вместе уходили. Совсем иначе дело обстояло с клубом. Танцы явно предназначались для знакомств и ухаживаний. Каждый мог пригласить кого угодно, и девушки, особенно привлекательные, за вечер успевали перетанцевать чуть ли не со всеми молодыми людьми. Однако старшеклассники занимали чаще всего последнее место в списке их интересов, а то и вовсе в этот список не попадали, уступая первенство более старшим товарищам. В общем, Исай в своем воображении видел себя стоящим у стены или сидящим сбоку на «скамейке запасных», пока Валю наперебой приглашают другие. И кто знает… Среди «других» всегда могли найтись персонажи разбитные, спортивного телосложения и с богатым опытом ухаживаний, которым Лермонтов с Блоком не могли бы составить конкуренцию.

Валя первая заговорила с ним о клубе. Исай высказал свое недовольство, чем немало ее разочаровал. «Почему?» – спросила она.

…Спустя несколько лет на этот вопрос Исай, конечно, ответил бы совсем, совсем по-другому. Однако в пятнадцать лет он выдал что-то вроде: «Там невозможно разговаривать из-за шума», а может и так: «мама меня не пускает».

Валя хмыкнула в ответ и заявила, что кроме разговоров бывают и другие занятия. При этом она многозначительно добавила, что может пойти в клуб и без него. Да, Исаю было над чем поразмыслить.

А через пару дней она сообщила ему, что ее «пригласили» на танцы.

– Там будет праздник в честь восьмого марта. Хочешь – присоединяйся, – добавила она как бы между делом.

Хотя она и звала Исая с собой, но в слове «пригласили» сквозило что-то враждебное, особенно в его множественной форме. Кто пригласил? Зачем? Вскоре, однако, тема закрылась сама собой, причем самым неожиданным образом.

…

Шестое марта началось для Исая как обычный день. Однако, придя в школу, он тут же почувствовал, что произошло что-то небывалое и, более того, что-то ужасное. Лица у всех были торжественные, растерянные, испуганные, печальные (потом выяснилось, что такое выражение называется «скорбным»). Многие учителя плакали.

– Что случилось? – спросил он полушепотом у Влада. Влад близко-близко приставил губы к Исаеву уху и прошептал:

– Сталин умер вчера вечером. Ты что, не знаешь?

Исай обмер. Как же он мог пропустить это известие? Все, выходит, знают, а он – нет. И расспрашивать ужасно неудобно. Тем более все, не сговариваясь, предпочитали молчать. Это выглядело так, как будто минута молчания будет теперь длиться вечно.

Сказать, что персона Вождя в ту пору сильно занимала Исая и его сверстников, было бы неправдой, точнее, полуправдой. Конечно, в школе ежедневно проводились классные часы, на которых говорилось о Сталине, читались стихи о Сталине, пелись песни о Сталине, ни одна стенгазета не обходилась без его портрета и упоминания о нем. Портреты Вождя смотрели со всех стен и со страниц всех учебников. В общем, к его вездесущему присутствию дети настолько привыкли, что почти даже перестали его замечать. К тому же, стоило выскочить за порог школы, как из головы вылетало почти все, что в нее вдалбливали в течение дня.

…

Потом, вспоминая свои ощущения в этот траурный день, он охарактеризовал бы их как растерянность. Все вокруг говорили: «Как же мы теперь будем жить? Что же теперь будет?» И правда, вождь неотлучно сопровождал их все детство, и его незримое присутствие сделало свое дело: к нему настолько привыкли, что представить жизнь без него было трудно. С другой стороны, а что может измениться, – думал Исай. Дом? Мама? – Ничего, пожалуй, не изменится. Школа? – Как учились, так и будут учиться. Дворец пионеров? – А что с ним сделается? Валя? – Трудно сказать, они никогда не говорили с ней о Вожде… И тут Исаю страшно захотелось прямо сейчас ее увидеть. А вдруг именно с этой стороны его ждет подвох? Это была ужасно глупая мысль, но она вдруг так встревожила Исая, что он уже ни о чем другом не мог думать, как только об окончании занятий.