Олег Молоканов - Куряне и хуторяне, или Уткин удружил. Сборник рассказов

– Чего это на губе у тебя? Ё!

– Да из-за тушенки вчерашней. Порезался тут с вами, когда открывал. Грязь, небось, попала, вот и…

– А бабки видели?

– Ольга Иванна. Она у меня сейчас. Сказала, чтобы вас выпроваживал. Надо Уткину звонить. Съемки через неделю, что делать – буй его знает, тудыть-растудыть.

Шурка Лысый и Виталик смутно помнили разговор о некоем журналисте из Курска, который хотел снять передачу про Лопухи, и даже на какую тему помнили, – Матвеич сам вчера и прокололся. Ну, и они – как же иначе! – тоже видели себя среди героев программы, хотя ничего экстравагантного, как Матвеич, в деревне не совершили. Но они все равно коренные лопухинцы, и права у них наравне со всеми! Не знали они лишь одного, а именно – что расчетливый Уткин загодя предупредил и Матвеича, и бабок о «нежелательности появления двух этих персонажей на съемочной площадке». Ничего дельного они все равно не скажут, а внесут в работу один только хаос, в чем Уткин был уверен. Ну а вчера Костян Матвеевич, получив радостную новость от Уткина, не удержался и сболтнул в бане о съемках, которые вот-вот начнутся – по пьяной лавочке, конечно. А Шурка и Виталик, воодушевившись, порешили, что плевать им теперь на самые заманчивые стройки. Что в ближайшее время из деревни их если кто и вытурит, то только в наручниках и с конвоем. Мало-помалу весь вчерашний разговор всплыл в мозгах у похмельной парочки. Но сейчас все их намерения Матвеича совершенно не волновали. Губа, вот что требовало немедленного вмешательства.

– Ладно, глотай – и вперед, – кивнул он Виталику, покосившись на протянутую Шуркой бутылку.

…Закрыв за парочкой калитку, Костян Матвеевич вернулся в дом и сел в кухне за стол. Приготовленный чай уже дымился.

– Проводил? – спросила Ольга Иванна.

– Да, делов-то…

– Пей чай и звони. Нечего ждать.

Костян Матвеевич сделал из чашки глоток, сморщился, с болью выдохнул, взял со стола мобильник и набрал Уткина. Чашку отодвинул в сторону:

– Горячий больно. Потом.

VII

Получив тревожное известие, Уткин немедленно выдвинулся в Лопухи. Всю дорогу за рулем он размышлял, что это еще за дрянь вскочила на губе у его главного героя. «Вот ведь, не понос – так золотуха! – бранился про себя Уткин. – Деньжищи какие выбил, а на мелочевке погоришь! Нет, выход мы найдем. Будет найден, будет выход, треугольник будет выпит, будь он параллелепипед», – мерно, в такт подскакиваниям джипа стучали у него в голове слова из песни.

Добравшись до Костяна Матвеевича, Уткин бросил машину, не поставив ни на ручник, ни на скорость – просто выдернул ключ зажигания, и все. Картина, представшая на кухне его взору, огорчила и рассмешила одновременно. Матвеич в таком виде никуда не годился, тем более в передаче, где он должен предстать как мачо. Матвеича и без бородавки-то нельзя было назвать красавцем, а сейчас он настолько переменился, что зритель просто не поверит, что человек с такой жутью на губе мог понравиться хотя бы одной женщине. Куда там четырем! И что тут делать: плакать или смеяться?

Уткин приблизился к смущенной физиономии Матвеича, прищурился и с издевкой, картавым докторским голосом заговорил:

– Да-с, батенька… Богодавочка у нас. Накгывается наша пегедачка.

Ольга Иванна не поняла юмора. Озабоченно переминаясь с ноги на ногу и передавая таким образом тревогу грудям под кофточкой, она спросила:

– Может, вырезать можно?

– Вырезать-то можно, и жидким азотом прижечь можно, – заговорил нормальным голосом Уткин. – Только потом ждать придется больше месяца, чтобы след прошел. Его и не загримируешь толком. Бородавки не будет, а будет пятно вместо нее во весь рот. Что зритель подумает? А я вам отвечу, что: герой-то дефективный! И сделает вывод, как Станиславский: «Не верю!» Тем более я больше месяца ждать не могу. У меня съемочная группа в отпуск собралась, а они не в моем личном штате, они все числятся в других передачах. Я их и так еле уговорил. Получается, мы до осени прождем, а там, по осени, черта с два их соберешь: каждый у себя в передаче будет занят… Ладно, придется заговаривать.

– Что? – не поняли Матвеич с Ольгой Иванной.

– За-го-ва-ри-вать! Не знаете, как знахари делают? Я, городской, и то знаю, и не просто знаю, а умею. Несите кусок нитки.

– Нитки у нас здесь. Еще с того раза, что брюки зашивали, – Ольга Иванна, опешив, потянулась к жестяной коробке, так и оставленной на кухне в вечер знакомств. Открыв, она оторвала от катушки небольшой кусок черной нитки и показала Уткину:

– Столько хватит?

– Хватит. Давай сюда. А ты, Костян, садись напротив.

Костян Матвеевич поставил свою табуретку напротив уткинской и сел.

– Ольга Иванна, это процедура без свидетелей. Попрошу тебя выйти на время. Мы недолго. Ну, Костян, закрывай глаза, ничего не делай и не говори. Сиди – и тишина.

– А больно или еще чего… не будет?

– Вякать команды не было. Не будет. Закрыл?

Уткин сделал из нитки петельку и обернул ее вокруг Матвеичевой бородавки. Набрав в грудь воздуха, зашептал что-то часто-часто – Костян Матвеевич не смог разобрать ни слова, – потом шепот прекратился и раздался приказ:

– Открывай и давай ладонь.

Костян Матвеевич увидел качающуюся перед самым носом нитку, которую держал пальцами Уткин.

– Забирай нитку и иди в сад. Выроешь маленькую ямку и туда опустишь. Никто не должен знать. Нитка сгниет, это будет дней через десять, и бородавка твоя пройдет. Как исчезнет с губы – сразу позвонишь. Все будет в шоколаде. Я поехал.

Костян Матвеевич сграбастал нитку в ладонь:

– Прямо сейчас идти? А Ольга Иванна спросит, куда, мол?

– Ольга Иванна, ты здесь? – крикнул Уткин в сторону террасы.

– Да! Вы всё? – послышался ответ.

– Заходи! Я ее отвлеку разговором, – подмигнул Уткин Матвеичу. – А ты молчи. Мимо проберешься – и в сад.

…Прошло десять дней – и нарост на губе Матвеича пропал. Будто кошка слизнула. Похоронив нитку после процедуры, Костян Матвеевич все дни из дому не выходил, разве что к ульям, и весь испереживался, что Степа обещать-то обещал – а бородавка останется на месте, и тогда кранты. Костян Матвеевич сжился с идеей сниматься. Сам себе в телевизоре уже снился. Хоть мужик он был непубличный – а вот нате, туда же. Может, бабки повлияли? Уткин, правда, предупреждал, что говорить о всенародной славе рано. Передача пойдет на местном канале и увидят ее лишь в Курске и области; о чем-то более серьезном можно говорить только при колоссальном рейтинге. Все равно, если смотреть со стороны – это же настоящий подарок судьбы! Никаких актерских курсов кончать не надо, никаких ролей учить, – встань перед камерой да знай рассказывай людям о себе. Идиллия! А он, пожадничав из-за какого-то прилипшего к крышке мяса, и бабок долгожданного семейного счастья лишил, и у Уткина любимое дитя из корыта выплеснул… «Накроется все уздой, ё-кэ-лэ-мэ-нэ», – дальше развивать мысль у него слов не хватало. Хоть душу и черви точили, все эти десять дней он продолжал обслуживать бабок по установленному графику. Как-то поздно вечером, когда предсказанный Уткиным срок должен был вот-вот выйти, а бородавка все еще красовалась и даже не уменьшилась, Костян Матвеевич решил было залить внутреннее смятение водочкой, уже и бутылку из загашника вынул, – но голос сверху его остановил. «Грех это! – сказал ему голос.