Олег Молоканов - Куряне и хуторяне, или Уткин удружил. Сборник рассказов

Уткин и сам это прекрасно понимал. Через пару недель после первого визита – вынужденного, из-за колеса – он привез к Костяну Матвеевичу, как и обещал, покупателя меда из Курска. Бизнесмен тот владел в городе сетью точек розничной торговли и взял сразу пять фляг, чтобы протестировать, как пойдет новый продукт в его магазинах. Костян Матвеевич остался очень доволен такой крупной сделкой. Но, как человек себе на уме и скупой на эмоции, только и сказал, когда клиент уехал и они остались вдвоем: «Ну, Степан! Ну, удружил!» И поставил на стол бутылку дорогой водки. «Это для разгона», – сформулировал он.

Уткин остался ночевать у Матвеича, причем вовсе не из-за того, что они сильно заложили за воротник и он боялся последствий езды в нетрезвом виде, – нет. Уткина и его джип знали все гаишники, и проблем с ними не возникло бы никаких. Просто он понимал, что как можно скорее должен стать Матвеичу если не другом, то хотя бы хорошим знакомым; рассказать ему, а за ним и бабкам о своей передаче, – выражаясь журналистским языком, пролоббировать проект среди самих его участников. А без согласия главного героя передачи, Костяна Матвеевича, идея теряла всякий смысл. В тот вечер, коротая время за беседой под нехитрые деревенские тосты, Уткин понял, что задачу ему решить предстоит нелегкую. Дело превращалось в какую-то бесконечную цепочку. Сначала нужно заразить идеей самого Матвеича. Причем вот так, нахрапом, раскрывать карты нельзя, – ведь видятся они всего второй раз. Надо выждать время. Идея с телепередачей должна всплыть, когда они станут более дружны. Далее, уже через Матвеича, пока совершенно неясно, как – надо переговорить со всеми четырьмя бабками. А бабки… Что бабки? Они в самом зародыше разговора на такую щекотливую тему заявят, что это позор – выступать в роли кур, которых топчет один-единственный петух. Как ни крути, картина именно так и выглядит. Нельзя сбрасывать со счетов и Лысого с Виталиком. Если Мухина даст денег и можно будет ехать в Лопухи при согласии Матвеича и бабок сниматься – никто не гарантирует, что два этих опасных типа в съемочные дни будут где-то на стройке. Представим, что они торчат здесь, в Лопухах. Увидев караван машин с аппаратурой, они стопудово припрутся и начнут выяснять, что да как, да почему их тоже не пригласили. Ведь они полноправные жители деревни! Раз передача про социальные проблемы, про недостаток мужчин в их селении – у них тоже есть что сказать! Например, что их игнорируют, хотя они не прочь составить компанию Матвеичу. А он один, сука, прибрал всех бабок к рукам. А если оба еще и пьяные заявятся – тогда вообще жди скандала… Их надо тогда, что ли, загодя напоить, чтобы вообще на ноги встать не могли, или прямо на съемочной площадке обезвредить… А как их обезвредить? Избить? Кошмар! Голову сломаешь!

Проработку главной темы в тот вечер Уткин все-таки затеял, но издалека. Он попросил Матвеича рассказать про прошлое Лопухов, когда народ еще здесь жил и работал; какие профессии были самыми востребованными, как свободное время коротали и почему все в конце концов уехали. Костян Матвеевич, хоть и был мужиком закрытым, отвечал охотно, ведь тема про родные места всегда греет. Поговорили о многом, и после застолья Уткин – это было уже что-то! – узнал судьбу всех четырех поселенок – Ольги Иванны, Прасковьи, Зинаидки и Альбинки.

– Рассказать бы людям про вашу необычную деревню, – сделал он пробную попытку, прежде чем отправиться спать в комнату, где ему постелил хозяин.

– Да что же в ней необычного? – удивился Костян Матвеевич.

– Сам знаешь, – подмигнул Уткин.

– А, это! – диковато хохотнул его собеседник. – Ну, это слишком! Срам! Вокруг все коситься начнут, будто мы прокаженные.

– Ладно, время позднее, – тяжко вздохнул Уткин, получив ожидаемый ответ.

– Поговорим еще. Если в гости как-нибудь заеду – примешь?

– Спрашиваешь, ёх-тибидох! Рад буду. Скучно мне тут, а с тобой посидеть интересно, кхе-кхе, – издал неловкий смешок Костян Матвеевич.

Наутро Уткин уехал.

Канитель с выделением средств, как показало время, сыграла Уткину только на руку. Выдай Вероника Кузьминична деньги именно тогда, когда Уткин нанес ей последний визит, – никакой передачи бы не получилось. Уламывать Костяна Матвеевича, а самое главное, бабок – Уткин не зря боялся, что они заартачатся, – пришлось очень и очень долго, аж до следующего лета. Но Уткин не был бы хорошим журналистом, если бы действовал на авось. Он частенько появлялся у Матвеича, и ночевать у него оставался – и вот как-то раз механизм сработал. На дворе стояла осень. Уткин проснулся в своей гостевой комнате от женского голоса: к Матвеичу «за этим делом» пришла очередная клиентка. Что это была не Альбинка – точно: ее голос Уткин помнил. Он взглянул на часы: конечно, одиннадцать утра! Проспал! А в городе еще дела! Накануне они хоть и засиделись допоздна, но чтобы вот так разоспаться – это слишком. Но нет худа без добра, подумал Уткин. Раз так вышло – может, сегодня и удастся «раскрутить колесо истории».

Уткин решил не подавать признаков жизни, тем более что Костяну его общество было сейчас совершенно ни к чему. Да и вариант, что Матвеич попросит его выйти на улицу во время «сеанса», тоже исключался. Ему бы и в голову не пришло прогонять гостя, ведь Уткин знал, что Костян Матвеевич относится к бабкам как к рабочему материалу и считает секс с ними подобием производственного процесса. С тем же чувством он мог высморкаться или за ухом почесать. Когда топчан в комнате Матвеича мерно заскрипел, Уткин стал обдумывать, что ему предпринять, когда процесс закончится. Ведь это первая возможность установить контакт с женским населением. Давнишний приход Альбинки, когда Уткин еще ничего не знал про пикантные отношения односельчан, не в счет. Надо уже сегодня завязать разговор и вовлечь в него незнакомку, а главное – расположить ее к себе. Так, глядишь, и удастся перейти к более сложной задаче. «Потихоньку, полегоньку – глядишь, и уломаешь», – пробежало у него в голове. Скрипение длилось минут пять, потом из комнаты Матвеича донесся коровий стон, и буквально через секунды в коридорчике послышались шаги: женская поступь была легкой и проворной, а та, что за ней, мужская, грузнее и тяжелее. «Так быстро с топчана спрыгнули? Наверное, и одежду с себя не снимали», – отметил про себя Уткин. Когда пара удалилась на кухню, прикрыв за собой дверь, он еще не знал, что делать, однако вышел из своего убежища и громко сказал:

– Костян, ты часом не на кухне? Чайком не угостишь?

– А, проснулся? Заходи, заходи! – прозвучало в ответ.

Уткин, застегивая крючок на старых брюках – их он теперь одевал крайне редко, например, на такие поездки как в Лопухи или дома в магазин, но выбрасывать было еще жалко – вошел в кухню и с деланным удивлением взглянул на новую бабку, будто не подозревал, что у Матвеича гости.