Петр Алешкин - Предательство. В борьбе за литературу

во-первых, что книги не выходят;

во-вторых, что я разбазарил бумагу или, как потом стали говорить, перекачал ее в малые предприятия;

в-третьих, зачем-то наоткрывал тринадцать малых предприятий;

и в-четвертых, (самое гнусное и неожиданное для меня) поднять все дела с Владимиром Максимовым и постараться очернить меня.

Вопрос с Владимиром Максимовым взял на себя Петр Паламарчук. Но на Секретариат он пришел пьяным вдрызг, лыка не вязал. Мешал работать и до того вывел из себя Гусева, что он чуть не выгнал его из зала. Дела Максимовские будут подняты им позже, на пленуме, поэтому надо о них рассказать.

Я, как говорит сам Владимир Максимов, первым из наших издателей, чем горжусь, обратился к нему с просьбой издать его книгу. Максимов прислал нам свой роман «Семь дней творенья». Мы его быстро оформили и сдали в производство. В августе он был подписан в печать и должен был печататься в типографии «Детская книга» в сентябре – октябре. Все материалы для книги были. Но начались какие-то странные игры, непонятные для меня. Выход книги в типографии почему-то откладывался, откладывался. Так она и не вышла.

Как только я ушел из издательства, набор книги был сразу рассыпан. Владимир Максимов в первый же свой приезд в Москву посетил «Столицу». Мы заключили с ним договоры на издание еще трех его книг. Ни одна не вышла, хотя некоторые были оформлены и набраны. Он подарил нам непроданные экземпляры журнала «Континент» на общую сумму шестьдесят тысяч рублей. Журнал привезли из-за границы Паламарчук и Кузнецов, заведующий редакцией прозы.

Так вот, Петр Паламарчук должен был обвинить меня, что я в ущерб московским писателям собираюсь издавать книги Максимова плюс его шеститомное собрание сочинений (чистая клевета), что вся история с подарком «Континента» темная, кто-то нагрел на этом руки. Но этот вопрос не возник на Секретариате из-за непредвиденной пьянки Паламарчука.

О малых предприятиях говорили много. Это сейчас ясно всем, что меня нужно было хвалить за них, а тогда дело было новое, а секретари люди пожилые, не понимали, что это за штука такая, и Бежин рассчитывал легко убедить их в моей вине.

О, бумага! больное место всех издательств и писателей! Нет литератора, который бы ни разу не поскорбел в те годы об отсутствии бумаги. Потому обвинить издателя, что он разбазаривает бумагу, значит, обвинить в самом тяжком преступлении. Нет такому издателю пощады! Стереть его с лица земли! Но каждый имеющий разум человек понимает, что каждый килограмм бумаги, полученной издательством, отмечается не только в приходной накладной, платежных документах, но и в книгах движения бумаги. Из них легко можно узнать, сколько бумаги получено, где она находится или куда ее дели.

Все эти документы и книги хранятся не у директора, а в бухгалтерии, отделе снабжения и производственном отделе. Сотрудники этих отделов подписались под письмом, и если бы хоть один документик, компрометирующий меня, был у них, он бы сразу лег на стол Секретариата.

Вы помните, что Бежин, выбивая подписи, говорил всем, что у него есть документы, которые он передаст в Секретариат, если я не напишу заявление об уходе. Я знал, что он не может представить настоящие документы, их не было. Шантаж не удался. Но я боялся, что содоносчики изготовят фальшивые документы с поддельной подписью: надеялся я только на экспертизу.

НА СЕКРЕТАРИАТ БЕЖИН НЕ ПРЕДСТАВИЛ НИ ОДНОГО ДОКУМЕНТА! Одни слова, одна клевета! И эту клевету с наслаждением каким-то подхватил известный поэт Владимир Соколов. Он был председателем Правления издательства. Соколов выступил и сказал, что я распродал кооперативам и малым предприятиям бумагу. Это было неожиданно. Я подумал, когда комиссия разберется, Соколов извинится.

Бой был долгий. Содоносчики требовали немедленно, сейчас же освободить от должности директора. Фомин Игорь Романович яростно выступил в мою защиту. Мы с ним сидели в одной комнате, столы напротив. Он видел, как я работал; я видел, как он. Секретари были в растерянности.

Они не понимали, что происходит, но знали, что издательство создано мной, видели, что Бежин обыкновенный бездельник, понимали, что убери меня, и все в издательстве нужно начинать сначала. Выступления их были обтекаемые. Они хотели разобраться: не поддержали ни Бежина, ни меня, решили создать комиссию для проверки деятельности издательства, ту самую, которую я просил прислать. На том и разошлись.

Содоносчики выходили из зала злые, недовольные, побитые. Дело их не выгорело, но и не прогорело. Отсрочено. В победе они, как и я, были уверены. Я тоже понимал, что не выиграл.

Комиссия начала работать через неделю. Результаты проверки она должна была представить не на Секретариат, а на пленум Правления. Он должен был решить мою судьбу. Я приказал руководителям отделов представлять по первому требованию комиссии любые документы. Лично у меня ничего не хранилось. Проверены были все склады, поступление и расходование бумаги, распространение книг, бухгалтерия.

Естественно, как в любой новой бурно развивающейся организации у нас были упущения. О какой налаженной системе можно говорить, когда первое время в «Столице» не было ни одного бухгалтера, когда больше чем полгода был только один снабженец. И так в каждом отделе. Самой большой моейp ошибкой было доверие к людям. Теперь-то я знаю: людям верить нельзя!

Я переманил в «Столицу» из издательства «Современник» главного бухгалтера Палехову Нину Сергеевну. Переманил и обрадовался: с бухгалтерией порядок. Ею занимается профессионал. И не контролировал особенно. Слишком много было других забот. Думал: осталось чуть-чуть, поставлю крепко на ноги издательство и остановлюсь, оглянусь. А Палехова так запустила работу, что если бы комиссия поглубже вникла в дела бухгалтерии, то ой-ой-ой что бы было.

Но Палехова, как вы помните, была среди восьмерки, потому, вероятно, комиссия и не копала глубоко в бухгалтерии. Все финансовые документы были в руках главного бухгалтера, а она была с Бежиным, и могла представить в комиссию любой документ, компрометирующий меня. Но таких документов не было. То же самое и в отделе снабжения. Все документы по поступлению, хранению и расходованию бумаги были в руках инженера по бумаге, которая подписала письмо и активно выступала на стороне Бежина. Она тоже ничего не представила комиссии против меня. Нечего было представлять.

Производственный отдел. Возглавлял его уникальный, удивительнейший человек Иванов Михаил Михайлович. До «Столицы» он работал в производственном отделе Госкомиздата СССР. Когда он впервые появился в издательстве, Палехова и Игнатьева, заведующая планово-экономическим отделом, прибежали ко мне возбужденные и стали просить ни в коем случае не брать его на работу. Они когда-то работали вместе и говорили, что он бездельник: обаяшка внешне, но делать ничего не будет.