Евгений Пинаев - Требуется Робинзон

Он спустился в кубрик, сложил в тазик посуду и, дождавшись, когда повариха сошла на причал, унес тазик на камбуз, а сам поднялся на квартердек и укрылся за штурвалом, чтобы оттянуть встречу с неприятностями.

Сейчас его не грело даже Генкино обещание помочь с пропиской. Эйфория прошла. Он уже не верил в такую возможность. Давно известно, куда ведет дорога, вымощенная благими людскими намерениями! А Генка-матрос, похоже, действительно трепло и болтун. Какие монологи он только что закатывал! Прямо фрески какие-то, монументальная живопись! Конечно, его красноречие – это залог успеха как обольстителя, который способен добиться штампика, но лучше надеяться на себя и продолжать поиски своими силами.

Размышляя, он наблюдал за причалом.

Стоило подумать и о «людоедах». До сих пор ему удавалось поддерживать нейтралитет. К счастью, крупных стычек пока не случалось. Так, бои местного значения, которым не стоило придавать значения, но приходилось постоянно быть настороже. Поэтому, когда Варвара сошла на причал и зыркнула в его сторону («Обнаружила тазик с грязной посудой», – отметил Константин), он помахал ей рукой, давая знать о своем присутствии на посту. И Саньке сделал ручкой. Этот вышел на крыльцо с какими-то железками и принялся стучать по ним молотком. С высоты насеста углядел и Ваську Дробота. При Константине парень впервые появился близ шхуны. Присел на крыльце возле механика, закурил и о чем-то повел беседу.

Константин спустился на палубу, зачерпнул пожарным ведром из-за борта воды и принялся возить шваброй по доскам, хотя приборку сделал еще ранним утром. Не хотелось стоять и глазеть на этого оболтуса, но хотелось быть рядом со сходней, если тому вздумается пройти на шхуну. Вообще-то он не знал, как поступить, если тот поднимется на борт с механиком или поварихой: пускать или не пускать, вот в чем вопрос.

На месте он оказался вовремя. Механик и Васька уже сходили на палубу.

– Знакомься, Костя, это наш ближний сосед Вася Дробот. Иногда захаживает к нам, так что имей в виду, – отрекомендовал оболтуса Санька.

– Как же, как же! Уже знакомы. Никак товариш Дрын? – усмехнулся Константин и встретил презрительный взгляд «ближнего соседа».

– Когда ж вы успели?! – удивился механик. – А, какая разница! Можешь сгонять с ним в шахматы. Не Карпов, но играет будь спок!

– Как-нибудь в другой раз. Сейчас я на вахте.

– Да какая там вахта! Смеешься, что ли?

– А то сыграем партию, дядя? – ухмыльнулся Дрын и одернул курточку с медной блямбой у лацкана, на которой в лавровом веночке темнели готические буквы SS и сдвоенные эсэсовские молнии. – Я б тебе запросто влындил мат в два хода.

– Поварихе влынди, если она тоже шахматистка, – посоветовал Константин, чем обидел Саньку-механика, превратно понявшего его совет.

– Ты говори-говори, да не заговаривайся! – огрызнулся тот. – Думай, что говоришь, сорокот облезлый!

– Вам, Александр, надо бы тоже выбирать выражения, чтобы не схлопотать в другой раз по физиономии, – сквозь зубы ответил Константин, чувствуя, как трепыхнулось сердце. – А ведь я употребил выражение вашего юного друга, только и всего.

– Ты чо, ты чо?! – надвинулся Дрын.

– Через плечо!

– Ты чо, забыл, чо я тебе на катере сказал?!

– Я помню, но и ты, гроза подворотен, помни, что тебе мужики посоветовали: не позорь фамилию Дроботов, – сказал как можно спокойнее и считая разрозненные удары в груди.

Как вовремя появился Проня, и как он быстро понял, что здесь что-то не так, что здесь происходит что-то неладное. Он пихнул Ваську в бок: вали отсюда, Саньке-механику тоже посоветовал заняться делом, а Константина увел в кубрик, где и расспросил о «пограничном конфликте».

– Константиныч, одно тебе скажу: не связывайся с Дрыном. Подонок он, и подонок подлый, – предостерег боцман, удививший новобранца, как быстро и легко удалось миниатюрному «купидону» прекратить почти готовую дуэль.

– А подонки бывают и не подлыми? – усмехнулся Константин, решив не напоминать, что сам же боцман прочил Дрына в матросы.

– Бывают, – кивнул Проня. – Когда делают подлость своими руками. А когда чужими, они еще и подлые. Натравит Васька своих огольцов, а после придет сюда и скажет, что я не я, и лошадь не моя.

– Спасибо за разъяснение…

– Чего там! Я и сам его не перевариваю, но терплю. Да он меня и не задевает. Я мал, да удал! Он к ЭТИМ ходит, только с ними и якшается. Вроде и придраться не к чему.

– А капитан что?

– Два раза гнал в шею, так что при нем он не показывается.

– Что ж, ладненько… – вздохнул Константин, которому вдруг захотелось хотя бы на час, на два уйти со шхуны. – Проня, ты куда-нибудь еще собираешься сегодня? – спросил он.

– Нет, а что?

– Побудь за меня пару часов. Пройдусь за реку – нервы успокою.

– Ну и пройдись, мне все равно делать нечего. Ты в подземный монастырь загляни. Там, правда, порядочно загажено, но все равно интересно. И выход наверх есть, к древней крепости.

– Ну, так я пошел.

– Возвращайся к обеду. Васька жрать мастак, а Варька его обязательно пригласит.

– Постараюсь, но не обещаю.

Обедать в обществе Дрына? Еще чего! И Константин не спешил.

Пока добрался до входа в монастырские галереи, прорубленные в основании скалы, но постепенно забиравшие выше и выше, солнце насквозь прокалило его. Под сводами песчаника было прохладно, свет попадал сюда из немногих отверстий, но в достаточном количестве, чтобы разглядеть многочисленные надписи грамотеев, мусор и людские испражнения по углам комнат извилистой анфилады, которая привела его, наконец, к лестнице. У первой ступени имелось отверстие в тонкой в этом месте стене, над верхними голубело небо. Он поднялся к нему и оказался на задах двух башен древнейшего каменного сооружения, бывшего некогда крепостью.

В щербатых проломах синело далекое море, а сами башни, похожие на скукоженные осиные гнезда, да легкий абрис каменных груд, обозначенный еще и заросшими рвами, обегавшими периметр этой некогда грозной цитадели, давали пищу только богатому воображению, пожелавшему восстановить, как всё это выглядело когда-то, во времена сарматов и скифов, а может, татарских ханов. Кажется, они и поставили над обрывом этот грозный форпост.

Всё, что находилось внутри стен, исчезло. Теперь это было поляной с несколькими могилами, которые угадывались по каменным покосившимся плитам с остатками арабской вязи.

Могила у северного рва была современной. Табличка гласила, что здесь похоронен пулеметчик, до последней минуты прикрывавший отход мирных жителей из долины к городу, когда к нему рвались солдаты Манштейна. Засохшие цветы и несколько мятых позеленевших гильз, набитых землей, лежали на земляном холмике.