Евгений Пинаев - Требуется Робинзон

Проня устроил в кают-компании военный совет.

– Ну, Константиныч, что скажешь? – обратился он к старшему по возрасту.

– Что я скажу… И сказать-то нечего. Главное, по-моему, не обострять отношений, и ты, Геннадий, мог бы попридержать язык. Нас пятеро на шхуне, а если перегрыземся…

– Они нам первым горло перегрызут, если отпора не давать, – не согласился Генка.

– И откуда она узнала, что ты, Константиныч, без прописки? – спросил Проня.

– Наверно, за дверью подслушивала в самый первый день, когда я с капитаном общался, – предположил Константин. – Он расспрашивал, а я, видимо, упомянул об этом.

– При кэпе, небось, язык не распускала! – озлобился Проня. – Да и что теперь об этом толковать. Но всё равно предпринять что-то надо.

Генка-матрос ушел за мачту и выволок оттуда четыре загремевших мешка.

– Вот – всю тару собрал, чтобы «предпринять что надо». Щас на тележку и – в поселок. Считай, четыре бутылки уже в кармане, – сообщил он. – Тяпнем и что надо придумаем.

– Да, мужики, мне капитан домой звонил, – вспомнил Проня. – Спросил, как у нас дела, как ты, Константиныч, привыкаешь. И еще сказал, что был уже в пароходстве и на днях снова едет в Новороссийск, где ему вроде бы пароход пообещали.

– Везет же людям! – вздохнул Генка. – А тут хоть пропади! Всякая баба третирует самого умного человек на всем полуострове. О вас, почтеннейший, – он поклонился Константину, – не говорю. Возможно, самый умный – это вы.

– Я еще себя покажу! – засмеялся Константин. – Да хоть прямо сейчас: почему бы нам не заняться большой мокрой приборкой?

– Когда я служил под знамёнами герцога Кумберлендского…

– То вы приборкой вообще не занимались? – догадался Константин.

– Ты же вчера палубу лопатил! – проворчал боцман.

– Я верхнюю грязь размазал, а надо всерьез с ней разобраться, – пояснил Константин. – И это будет поводом для Варвары заняться тем же на камбузе. Он тоже зарос копотью.

– Вот и начинайте! – заторопился Генка. – Закончите, а тут и я! Сразу устроим банкет, поднимем тост за мир, за чистоту, а потом, – он подмигнул Константину, – я отчалю в общагу, чтобы обнять любимую и произведу в тылах ее глубокую разведку.

– Разведку чего? – не понял Проня.

– Прописку ему разведать, – сообщил Генка. – Кстати, господин боцман, вы бы тоже могли поговорить со своей маман. Вдруг, если у меня не получится, она к себе пропишет Константин-тиныча. Жить он у вас не будет. Ведь не будешь же?

– Нет, конечно.

– Ну вот, а с пропиской он угол найдет обязательно. Мы поможем.

Проня, хотя и согласился поговорить с матерью, однако высказал сомнение, что она пойдет на это. И хибара мала, и живёт в ней порядочно народу. Без милиции не обойдешься, а мамаша с ментами «не водится».

– Ладно, разберемся, – сказал Генка и поволок мешки на причал. – Мне еще за тележкой надо сбегать на железку.

На причале, едва зазвенели бутылки, появились те же «конкуренты». Повариха потребовала своей доли, сказав, что стеклотара осталась от артистов и, выходит, она общая.

– И вообще, как жрать, так ко мне, да еще с обидами, а как чо делить, нам с Санькой шиш, – пожаловалась она.

– Ладно, вам две бутылки, а две нам, – Проня пошел на мировую. – А если по носам делить, то нам три полагается.

– Вот и давайте на третью скинемся хором, – предложил Генка-матрос. – Каждый внесет долю, и – без обид.

– Не надо третью, – сказал Константин. – У меня совсем нет денег, а потом, я не употребляю спиртного…

– Совсем?! – удивилась Варвара.

– Чуть-чуть выпиваю, – улыбнулся Константин, – но мои «чуть-чуть» уместятся в одной стопке, да и то, как сказал Геннадий, ради мира и чистоты во всем мире.

– Пусть с обедом расстарается, – не успокоился Генка, – а то неизвестно, чем накормит. Такую отраву сунет, что никакой водки не хватит, чтобы прополоскать прямую кишку. Все будут кривыми, как лабиринт Минотавра.

– Иди, иди! Потрудись, работяга, – очень даже миролюбиво послала его повариха. – А за кишку не беспокойся. Она у тебя всё равно с прямым выходом наружу. В ей никакое минетавро не застрянет – сразу и вывалится!

Генка-матрос ухмыльнулся и отправился за тележкой к соседям-железнодорожникам.

Константин решил принять «чуть-чуть» ради эксперимента. Хотелось окончательно убедиться, действительно ли супруги такие уж куркули и «людоеды» или действуют из каких-то своих принципов и соображений. Быть может, просто назло Генке и Проне, протестуя тем самым против каких-то настоящих ущемлений их интересов, а то и просто дразнилок, до которых охоч Генка-матрос. Да и «соратники» его раскроются по-настоящему за выпивкой.

Боцману приборка «не светила». Так он сказал, а Константин ничего не ответил на это. Он, по крайней мере, как ему казалось, раскусил парня: бесхитростен и отходчив. Попросил у него мыла, ветошь и щетку, да и принялся мыть замызганную фор-рубку. Боцман посмотрел на него, потоптался, да и принялся помогать, а потом увлекся. Вдвоем они быстро управились и с ней, и с палубой. Варвара тоже вычистила камбуз, одновременно готовя обед. Она восприняла просьбу боцмана, именно просьбу, а не приказ, спокойно и без лишних слов принялась за дело. Очевидно, супруги тоже провели свой «военный совет» и решили воздержаться от ссор на хотя бы какое-то время. Так это воспринял Константин.

Когда палубу скатили и пролопатили, Константин предложил привести в порядок снасти: распутать лопари брасов и фалов и, конечно, скойлав, подвесить все ходовые концы на кофель-нагели.

– А ты, Константиныч, разве что-то волокёшь в этом деле? – удивился Проня.

– Когда-то, курсантом, я дважды был практикантом на баркентине, – ответил Константин. Он не стал говорить, что был даже капитаном на одной из них. – А после училища, Проня, несколько лет работал старпомом, в Атлантику ходил под парусами, в Африку заглядывал и еще кое-куда. Так что, сам видишь, немного «волоку». И снасти, само собой, знать обязан.

– И молчал! Это же совсем другой разговор! – оживился боцман. – Я-то думал, лопух Константиныч, лопух! А это же совсем другое дело!

– Почему «другое»? Одно оно – наше, морское.

– Ну, не скажи! У нас, думашь, не было штурманцов да старпомов? Все мореходы, а в парусах – ни бум-бум. Из-за съемок кинулись на шхуну, кончилось кино – первыми сбежали.

– Пословица есть: пока в саду были абрикосы, все время слышалось салям-алейкум, кончились абрикосы, кончилось салям-алейкум.

– Вот-вот! А ты к нам пришел, потому что ты парусник.

– Я пришел, потому что у меня ни кола, ни двора. От нужды. Но я вряд ли бы пришел, если б имел квартиру, комнату или угол с пропиской. На моря мне дороги закрыты.

– Эх, зря нашу шхуну продают – зла не хватает!