Илья Алексеев - Антихрист

Им было все равно останусь ли я жив или умру. Они очнулись от своей ярости только, когда сочли меня мертвым. От трупа толпа решила избавиться проверенным способом: выбросить за город. Когда очнулся, оказалось, что у меня были сломаны пару ребер, правая нога, несколько пальцев на левой руке не двигались и проломлена голова, но боли я не чувствовал. С трудом перевернувшись на спину, потому что в теле не было сил, стал глядеть на солнце, которое испепеляло мою кожу своими лучами. Из-за страшной духоты и смрада мозг дал сбой, заставив заснуть. Проснулся только, когда солнце уже ушло далеко за горизонт, а небо покрылось звездами. Прохладный ветерок обдал кожу, заставив мое тело встрепенуться. Я сел и стал раз за разом прокручивать те моменты, когда в моих руках еще билось сердце того упитанного человека, чувствуя наслаждение в самых кончиках пальцев, но все чаще эти воспоминания прерывали другие – как та девушка в бане стонала, орала и извивалась, сидя на мужлане.

На мое удивление я легко встал, словно все кости в одно мгновение стали целыми. Однако, куда идти в столь поздний час было не ясно, поэтому мною было решено завтра по утру пойти в город и найти ту деву.

На следующий день я нашел ее в известном месте, теснившимся в огромном доме, который своим размером подчеркивал значимость проституции в империи. За нее запросили четыре серебряные монеты. В моем мешочке оказалась нужная сумма, ведь по дороге туда обокрал пару зазевавшихся плебеев. Взяв девушку за руку я повел ее до ближайшей бани и усадил на верхней полке. Я все еще не отпускал ее руки. Она стала гладить меня, поднимая не детский интерес к ней. Вся кровь хлынула в бедра, ее прикосновения словно током били по коже, заставляя сердце биться чаще. Девушка нагнулась ко мне, обострив в одно мгновение все чувства. От переполнивших меня небывалых ощущений я вскрикнул. Она подняла голову и хитро взглянула в мои глаза. Дева все еще не отпускала меня, словно гремучая змея свою жертву. Сев как тогда на того мужлана, стала энергично прыгать, стонать и орать, порождая в моем теле какую-то особую теплоту. Признаться честно, то наслаждаясь мгновениями даже потерял счет времени. После она встала и ушла, а я остался глядеть ей вслед, жалея о том, что все кончилось. Стоило деве скрыться, как тут же меня, словно пружиной вытолкнуло с места, и я побрел по ее еще горячим следам. Вскоре она заметила мою слежку за ней и стала изредка оглядываться и дразнить своей улыбкой. Через несколько домов воздух пронзил удар плетью, заставив меня обернуться и увидеть следующую картину: раб уже с рассеченной спиной преклонился перед худощавым хозяином, который бьет его плетью.

Они по очереди заметили меня, но их взгляды различались кардинально. У хозяина глаза налились кровью, он пылал ненавистью и презрением – все выдавало в нем жажду убить этого раба, который для него и человеком то не был. В глазах раба не было ни капли ненависти к своему оскорбителю, божественное спокойствие и смирение, если бы все его лицо не искажалось от боли при каждом ударе плетью, то я уверен, что можно было разглядеть на нем улыбку. Через несколько секунд полного оцепенения и недоумения мною овладело новое чувство – ненависть к хозяину с плетью. Следующие мои действия были спонтанны и необдуманны: быстро подбежав к ним, я схватил нависшую руку над рабским телом. Хозяин обратил свой бешеный взор на меня, он был очень зол, но в то же время пребывал в полном недоумении от моих действий. Немая сцена продолжалась несколько секунд, пока я не переборол собственное безумие и не произнес: – Хватит! Не бей его. По-видимому, мой собеседник не был настроен вести высокие философские беседы о тяжелой рабской участи и своим тяжелым кулаком ударил мне прямо в нос. Хлынула кровь. Меня отнесло на пару шагов назад. На несколько секунд я остолбенел и потерялся в пространстве и времени, но вскоре отойдя, бросился с еще большей злобой на обидчика и стал его избивать руками и, повалив на землю, ногами. С каждым ударом чувствовал все большее наслаждение и хотелось бить сильнее и сильнее, как тот минуту назад раба. Я остановился лишь тогда, когда сзади кто-то оглушил меня сильным ударом по голове. Надо ли говорить, что за содеянное мною, меня вскоре должна была настичь участь, и она не заставила себя ждать. Проснувшись в холодном каменном помещении без окон и дверей я далеко не сразу понял то, что мое тело вскоре хотят распять на кресте, но пока пребывал в полном неведении, пробуя найти ответы на такие вопросы как: «Где я? Зачем здесь? Почему за доброе дело как вора заперли сюда?», «Возможно они прознали про мои воровские успехи, а драка лишь предлог заточить сюда,» – так же крутилось в моей голове. Когда сидишь один, не видя солнца, перестаешь чувствовать время и все больше уходишь в себя. Спустя всего пару минут понимаешь насколько мало пространство: невозможно лечь, расправив ноги, встать можно лишь сгорбившись в плечах, подав шею чуть вперед и опустив голову. Вскоре после нормальных адекватных мыслей твой мозг превращается в кашу и наступает полный штиль. Даже беседа с самим собой заходит в тупик. За затишьем наступает череда мыслей о самоубийстве, но от безысходности ситуации, потому что даже умереть не дают, начинаешь сходить с ума. Все начинается с самых легких страхов таких как: умереть от голода или в муках от страшной болезни, дальше оживают самые потаенные страхи. На этой стадии все очень индивидуально. Однако самое ужасное – остаться здесь навсегда.

Стоило сознанию представить передо мной картину, в которой моя дева участвует в развратной оргии с пятью упитанными мужчинами, как открылась дверь и меня ослепил свет, ворвавшийся в темницу. Четыре руки схватили меня за подмышки и куда-то поволокли. Никак не мог открыть глаза из-за ослепительно-яркого света, дабы посмотреть куда ведут. Вдруг они отпустили, и я повалился на землю. Мне не было больно, однако чувствовал как молотком бьют по моим пальцам. Хотелось, чтобы они оставили меня в покое, ведь лично им я не сделал ничего плохого, однако в ответ всем моим усилиям вымолить у них покой получил по голове чем-то тяжелым и снова потерял сознание. Удар тысяч капель о мое лицо разбудили меня. Я лежал на животе в воде, смешанной с кровью, а сверху все сильнее бил дождь. Лишь какое-то непонятное гудение во всем теле ощущалось и не более того.

– Вставай, скотина, – заорали на меня грубым басом.

Я попробовал поднять голову, но уперся во что-то сзади, однако глаза уловили образ орущего: настоящий легионер, вот только без щита и меча, зато с плетью. «Они меня так бояться, что призвали элиту на мою казнь,» – подумал тогда я. В моей памяти хорошо отпечаталось его лицо, ведь в ту же секунду сомнений, что следующей жертвой станет он, у меня не осталось: огромная мясистая шея напряжена от ненависти, прямоугольные черты правосудия, серые орлиные глаза не знают жалости, в них заключено лишь равнодушие, огромные сочные губы налиты кровью и подергиваются в уголках. Мои руки не двигаются, поэтому его горло еще не в моих удушающих объятьях, но все впереди. Передо мной еще колонна из таких же несчастных, однако на их спинах огромные деревянные кресты. Через несколько секунд, когда я пришел окончательно в сознание, ощутил тяжесть на себе, что-то давило на меня сверху. Оказалось, на моей спине такой же крест, как и у тех бедолаг, а руки расправлены и прибиты. – Гони их, – прозвучал гул впереди, отражаясь от каждого из стражников, и эшелон двинулся. Вдалеке засвистели плети, мне помогли подняться, но тут же толкнули в спину. Впервые я ощутил огромную тяжесть на своих плечах, поэтому пошел медленно, прогибаясь под крестом, хотя соблюдая общий неспешный темп. Улицы быстро наполнились зеваками, которые вышли посмотреть на мучеников в столь ранний час. Дождь успел прекратиться, солнце стояло невысоко, но уже припекало. Одни смотрели с осуждением, другие с жалостью, а третьи зевали и уходили. Находились среди них даже такие, которые были увлечены и вожделели нашей смерти. Мы шли, погоняемые плетьми, до самого пустыря за городом, где уже были вырыты ямки под кресты. На пустыре на меня надели терновый венок, который жадно вонзился в голову, по лицу медленно потекла кровь. Из-за того, что она попадала мне в глаза, приходилось их закрывать и ориентироваться в событиях, происходящих вокруг, исключительно по слуху. По приближающимся хлестким ударам и душераздирающим крикам стало понятно, что мученикам ломают ноги, и очередь вскоре дойдет до меня. И я оказался прав. С первого удара почувствовал ужасную боль, которой никогда не испытывал раннее, ноги заныли. Осознание того, что я могу кожей чувствовать даже дуновение ветра ужаснуло меня. Хотелось кричать от ужаса и досады, но в горле было сухо. Солнышко припекало мои раны, поднимая в воздух амбре припеченной крови. Голова закружилась, и я вновь потерял сознание. Очнувшись все на том же кресте с ужасом осознал, что муки мои не кончились, однако в руках я уже не чувствовал прежней боли, они полностью зажили и теперь можно было спокойно шевелить пальцами. Мышцы напряглись, как в страшной судороге, и я смог оторвать правую руку, а затем и левую, оставляя куски мяса на кресте. Мое тело устремилось вниз, гвозди выдрали мне обе стопы, терновый венок спал с моей головы, хотелось к моим любимым сточным водам. Ползя в их сторону и оставляя после себя кровавый шлейф, счастливо смеялся. Конечно, не заметить того, что преступник сбежал было невозможно, но меня не ринулись искать, а, обозвав самим Сатаной, стали чаще ходить на молитву. Для себя я решил не возвращаться в город и вместе с этим решением было принято другое – уйти в пустыню. На то меня подталкивало и незнание своей сущности. Наверное, не зря уже в ту пору у меня появилось первое имя – Сатана.

Читать дальше