Евгений Руднев - Сибирский гамбит

Епихин молча листал письмо Лузина в ЦК…

Глеб жил в крохотной комнатушке общежития нефтяников.

В десятом часу, когда над пустыней опустилась лиловая, в желтом крапе, паранджа южной ночи, к нему заявился со свертком под мышкой Дусов.

Лузин лежал, не зажигая света, одетый на кровати, смотрел в потолок. – Не знаю, старик, когда теперь свидимся. Давай хлобыснем на прощанье по маленькой. Надеюсь, закусить у тебя что-нибудь найдется? – Дусов развернул сверток и поставил на стол бутылку коньяка «Ала-Тоо».

Лузин нехотя поднялся, включил свет.

Оба ощущали натянутость. Глеб еще во время разговора с Епихиным понял, кого именно поддерживает Дусов, а потому и не старался скрывать свою отчужденность к гостю. Что до Дусова, то он, напустив на себя беспечный вид, пытался хоть как-то скрасить неприятную атмосферу.

– Знаешь, Глеб, а я ведь – впервые в Средней Азии. Тут, промежду прочим, есть на что посмотреть. Особенно в Ашхабаде. Прямо на центральной улице – трамваи, «Победы» – и старик верхом на верблюде. Экзотика!

Лузин молча поставил на стол две пиалы и миску с сушеным урюком, достал из тумбочки твердые, как песчаник, лепешки.

Дусов обвел оценивающим взглядом комнату. Кровать, две табуретки, столик. На стене – карта Туркмении и большой портрет Губкина. Жидковато…

– Красиво тут у вас по весне, в особенности вечером. Нежарко, маки цветут прямо у буровых… – Дусов шагнул к окну. В лицо дохнуло прохладой и густым запахом нефти. – Пустыня… «Колыбель человечества», так называл ее Энгельс. Именно здесь люди впервые начали заниматься земледелием на орошенных участках, разводить овец. Древнейшая культура. Минареты, старые письмена. Алишер Навои, Авиценна… – Покосился на Лузина: – Почему не разливаешь коньяк?

Глеб булькнул из бутылки в пиалы.

– Ну, будем, – чокнулся с ним Дусов.

Выпили, закусили урюком. Лузин смотрел в угол и молчал. Ему не хотелось говорить. И то, что Дусов защитил диссертацию и шагнул вверх по служебной лестнице, не вызывало у него зависти. У каждого своя дорога. Жизнь есть жизнь.

Поглаживая кончик длинного носа, Дусов поглядывал вполглаза на Лузина. «Странно все-таки, получается, – думал, хмелея Дусов. – Почему я пришел к нему? Ведь он, по существу, – никто. Более того, он в опале. А я чувствую себя так, словно в чем-то завинил перед ним. Он диктует, а я слушаю. Смешно… Правда, когда надо было, – я сумел проявить твердость. Особенно в 1942 году… Нет, он все-таки неудачник. Рыцарь печального образа. Жаль немного его… Пожалуй, мы с ним никогда больше не увидимся… Впрочем, кто знает…»

– Ты, Глеб, не сердись на Минаева. Он очень раздражительным стал, заводится с пол-оборота. У него недавно разбились на вертолете два сына геофизика. Федор и Евгений. Вели аэрогамма-съемку в Якутии… Гавриил Захарыч целый месяц лежал в больнице. Сильное нервное потрясение… – Дусов повертел в руках пустую пиалу. Он ждал, что наконец-то заговорит Лузин. Но тот молчал.

– Зря ты, Глеб, отказался от предложения Епихина… Начальник экспедиции – это не начальник партии. Да и я бы помог… Упрямый ты…

– Тебе, значит, все равно, чем заниматься? – вспылил Лузин. – Лишь бы вверх, на Олимп, да?!

– Зачем же так узко мыслить, дружище? Мужик без честолюбия – ничто. Мы – не дети. Человек должен заниматься тем, что приносит обществу пользу. Нефть Южного бассейна – это реально. За это тебе люди только «спасибо» скажут.

– Ой, не надо. Оставь.

– Как знаешь, как знаешь… – Дусов обиженно сломал усики. В нем начинало набухать раздражение. Вдобавок еще и коньяк отдавал пробкой, а урюк был с песком. Настроение портилось с каждой минутой. «Чем идти сюда, лучше бы выспался в гостинице, завтра ни свет ни заря – в Баку», – подумал с досадой Дусов. Но уйти просто так было неудобно и, чтобы хоть как-то поддержать разговор, он спросил:

– Как там Нина? Где она?

Лузин долго катал по столу абрикосовую косточку от урюка, потом глухо обронил:

– Она уехала летом сорок третьего… Сразу же после того, как ты перевелся в Башкирию. С тех пор я о ней ничего не знаю…

– Так вы… официально развелись?

– Да. Она настояла на этом. Кому нужен зэк?!

– Вот как… – На гладко выбритом румяном лице Дусова проклюнулось сочувствие. Он грустно повел головой. Нескладно все у Лузина. Запутанно и нескладно!

Дусов хотел было снова плеснуть в пиалы коньяку, но Лузин угрюмо бросил:

– Не надо.

За какой-то миг их взгляды встретились, и Дусов ощутил, что его сочувствие не по душе Лузину.

– И все-таки, зря ты отказался от предложения Епихина. Такого шанса может больше и не быть. Минаев не любит, когда идут против его воли? У него большие связи в верхах. Тут уже тебе, Глеб, и Епихин вряд ли поможет…

У Лузина мелко задергалось веко, уши налились вишневым соком. Дусов вдруг почувствовал, что еще минута – и сидящий перед ним человек может, чего доброго, ударить его. Такое ведь было уже. Не с ним, правда, во было. Пора уходить. Каши с таким не сваришь. А на место начальника Южной экспедиции можно подыскать и другого. Страна большая.

– Прощай, Глеб. Пошел я.

– Валяй, – не поднимая глаз, буркнул Лузин.

Секретарь Таежноградского обкома партии Никанор Борисович Тобольский сидел в приемной заместителя Председателя Совета Министров РСФСР и задумчиво поглядывал на обшитую черным дерматином дверь. На коленях у него лежала кожаная папка, потрепанный журнал «Нефтяное хозяйство». Внешне секретарь обкома был спокоен, бесстрастен, и только тот, кто хорошо знал привычку Тобольского в минуты волнения потирать подбородок и приглаживать пятерней волосы, мог определить нынешнее его состояние. Да, сейчас Никанору Борисовичу было от чего волноваться! Сегодня в Совете Министров РСФСР должен решиться вопрос: быть Меюмскому району с его рыболовецкими поселками, большими и малыми деревнями, оленеводческими стойбищами, пушными факториями, леспромхозами, реками, озерами и марями, под которыми залегают, возможно, скопления нефти и газа, – или все это будет погребено под многометровой толщей воды? Идея затопления обширных пространств Меюма, образования огромного водохранилища и строительства на реке Обь гидро-электростанции нашла своих сторонников не только в министерстве энергетики, но и в Госплане, Госстрое, Совете Министров.

Тобольский был против. Он неоднократно высказывал свое мнение, бывал в ЦК партии, в Совете Министров. Бороться было непросто: основным аргументом против затопления Меюмских земель могла служить найденная там геологами нефть или, на худой конец, горючий газ. Но ни того, ни другого пока не нашли. Понимал Тобольский и другое. Крупные геологи, занимающиеся поисками нефти в Западной Сибири – академик Шатков, например, профессор Назаров, начальник экспедиции Свиридов, – считали, что искать «черное золото» нужно не в северных широтах и даже не в районе Среднего Приобья, где были обнаружены в нескольких водоемах темные пленки нефтяного происхождения, а на юге. Именно это обстоятельство и подливало масла в огонь, вдохновляло сторонников затопления меюмских территорий. Тобольский чувствовал: в создавшейся сложной ситуации без поддержки академика Шаткова он вряд ли выиграет это дело, поэтому в первую очередь надо обеспечить тылы, заручиться согласием известного геолога. Никанор Борисович три раза встречался с Шатковым и в конце концов уговорил того: Петр Антонович выступил в печати со статьей, в которой призывал продолжить бурение десяти опорных скважин на Меюме, подчеркнув, правда, при этом, что главным направлением поиска по-прежнему остается Южный бассейн.