Лев Гаврилов - Повести о войне и блокаде

Когда Лёнька и Гошка отправились за желудями, к ним подошел Вовка из третьей парадной и сказал, что тоже хочет набрать желудей.

– А тебе-то зачем? – спросил Гошка. – Кофе варить или из рогатки стрелять?

А Вовка принял важный вид и нехотя ответил, что желуди на что-нибудь, да пригодятся.

На кладбище высились старые дубы. Говорили, будто им лет по сто. А может, и больше. Самый развесистый рос около «овечки». Так называли надгробие, которое украшали скульптуры девушки, юноши, собаки и овечки. Потому и называли «овечкой».

Гошке кто-то рассказал, что девушке из богатых не разрешили выйти замуж за голодаевского пастуха. Девушка расстроилась, пастух тоже, они бросились в залив и утонули. А потом выяснилось, что это могила богатой, старой и одинокой женщины, что девушка и юноша – это любовь, собака – верность, а овечка – кротость. Когда Лёнька и Гошка узнали эту историю, так даже расстроились. Пастух и девушка им нравились больше, чем богатая старуха с ее аллегориями. Что это называется аллегорией, сказала мама. Около «овечки» рос здоровенный дуб, на его нижние ветви можно было забраться с мраморной скамьи надгробия. Лёнька и Гошка полезли на этот дуб, Вовка полез на соседнее дерево.

– Там желуди толще, – сказал он.

Когда Лёнька нарвал два кармана желудей, на соседнем дубе треснул сук, и Вовка упал на землю.

Лёнька и Гошка слезли с дуба и подбежали к Вовке. Он лежал на спине и молчал.

– Ну ты как? – спросил Гошка.

Вовка молчал. Лёньке стало страшно: а вдруг Вовка разбился насмерть? Лёнька и Гошка посмотрели друг на друга, не говоря ни слова, взяли Вовку за руки и поволокли с кладбища в аптеку.

Женщина в белом халате посмотрела на Вовку и спросила:

– Что с ним?

– С дуба упал, – сказал Гошка.

– А зачем он туда полез?

– За желудями.

– А он живой? – спросил Лёнька.

Аптекарша склонилась над Вовкой, дотронулась до его шеи и шепнула:

– Живой, не волнуйтесь. Сейчас его отправим в больницу, и, надеюсь, все будет в порядке.

Вовку увезли в карете скорой помощи, а Гошке аптекарша дала записку с адресом больницы и телефон. Эту записку надо было отдать Вовкиной маме. Что и было сделано. Только в квартире никого не было, и записку опустили в щель входной двери. В эту щель почтальоны всегда письма бросают.

Потом Лёнька и Гошка договорились, что завтра зайдут в школу. Просто так. И Лёнька пошел домой.

Дома Лёнька вытряхнул желуди на свою кровать и стал думать, куда бы их спрятать, чтобы маме не рассказывать про Вовку. Думал-думал – и вдруг вспомнил, что с утра ничего не ел. Он никогда не хотел есть. Если его звали обедать, он ел нехотя, без хлеба. И вообще считал еду делом, нужным только маме с папой. Для его воспитания.

А сейчас он бы и поел, но в доме ничего, кроме желудей, не было. Лёнька погрыз желудь, но вкус дубового плода ему не понравился. Лёнька высыпал желуди в школьный портфель и стал ждать маму, на этот раз с надеждой на обед.

И его надежды оправдались. Мама принесла в одной банке суп, в другой – макароны с котлетой. На вопрос мамы о том, чем его кормила тетя Маня, Лёнька ответил коротко:

– Юраша пришел из окружения.

И мама все сразу поняла и стала разогревать еду на керосинке. Лёнька смотрел, как готовится обед, и понял, что он просто жутко хочет есть.

В первый раз.

Школа и Лёнькин дом стояли друг против друга. А между ними – булыжная мостовая. По мостовой ездило много машин. Они возили мусор на свалку. Однако 1 сентября, когда отец повел Лёньку в первый класс, они пошли не в школу напротив, а в другую, Лёньке неизвестную. Она стояла в конце их переулка. Эта школа была новой постройки: четырехэтажная, с большими окнами и светлыми классами.

Школа Лёньке понравилась, но все-таки он спросил папу:

– А почему не в ту?

Папа на Лёнькин вопрос ответил вопросом:

– А кто в нашей семье самый умный?

– Мама, – ответил Лёнька.

Папа почесал затылок и нехотя согласился:

– Ладно, пусть мама. Так вот, наша мама считает, что ходить в школу, которая через дорогу, опасно, потому что машины туда-сюда шастают и тебя сбить могут.

Лёньке стало смешно, но спорить он не стал.

Утром Лёнька с Гошкой встретились, как договорились, и пошли в школу.

Но в школу их не пустили. У входа стоял матрос в бушлате, брюках клеш, в бескозырке и с винтовкой.

– Куда идем? – спросил он строго.

– В школу идем, куда еще? – огрызнулся Гошка. – Мы здесь учимся.

– А здесь теперь не ваша школа, а военный объект. Ваша школа не здесь, а в бомбоубежище, что напротив гастронома. Знаете, где это?

– Знаем, – ответил Лёнька и прищурился: – А какой теперь в школе военный объект?

– А это военная тайна, – сказал матрос, – прошу отчалить в сторону бомбоубежища.

– Вот это да, – сказал Гошка, – военный объект в школе!

– Да, – поддержал его Лёнька, – такая вот штучка с ручкой получается.

Это Лёнькин папа всегда говорил про штучку с ручкой, если что-нибудь непонятное случалось. Лёнька спросил однажды:

– А что это – штучка с ручкой?

– А кто его знает, – пожал плечами папа, – патефон, наверное.

– А у нас есть патефон?

– Зачем же нам патефон, если у нас танцевать негде? – рассмеялся папа, и Лёнька с ним согласился.

На доме, что напротив гастронома, было написано крупными буквами: «Бомбоубежище». Стрелка показывала на обычную парадную. Гошка зашел первым и сказал:

– Так это в подвале.

Дверь в подвал была железная. Они вошли, и Лёнька сразу сообразил, что ничего замечательного в этом бомбоубежище нет. Голые стены да несколько рядов скамеек. Как в местоновском клубе, когда кино показывали. А еще в бомбоубежище за маленьким столиком сидела женщина и вязала. На ней были теплый платок, теплая кофта, брюки и валенки. Такая вот странная женщина. Она спросила:

– Вам что, ребята?

Гошка сказал ей про школу, про матроса и военный объект.

Женщина сообщила, что будут два класса, но они еще не готовы, что приходить надо 1 сентября, когда все устроится.

Лёнька с Гошкой все поняли и собрались уходить, но тут завыла сирена и серьезный голос несколько раз объявил: «Воздушная тревога». Женщина сняла со спинки стула сумку и надела ее через плечо.

– Что это? – спросил шепотом Лёнька.

– Противогаз, – тоже шепотом ответил Гошка.

Лёнька хотел спросить Гошку, а зачем в бомбоубежище противогаз, но в это время стали приходить женщины с детьми. Они садились на скамейки и уговаривали малышей не капризничать, что тревогу скоро отменят и они пойдут домой.

Когда все скамейки были заняты, пришла Ася. Она встала у двери и закрыла лицо руками.

«Испугалась, что ли?» – подумал Лёнька. Он встал, подошел к Асе и твердо сказал: