Владимир Петровский - Пильпанг

Панюрин хлопнул руками по простыне, взбрыкнул ногами и не смог сдержать нервный смешок.

– Ну елки-палки! – сказал он вслух, хотя в комнате никого больше не было. – Да что же это такое!..

Он не помнил ничего конкретного, но сон был крайне важным и насыщенным.

Из глубины комнаты на Панюрина смотрел круглыми глазами его кот. В находящуюся на третьем этаже пятиэтажки квартиру он ходил через форточку так же легко, как ходил бы в дверь, поэтому форточку всегда приходилось держать открытой. Кот прыгал туда с дерева, находящегося перед окном.

Он появлялся в квартире когда считал нужным и пожирал все, что мог найти. Наверно, он считал Панюрина старшим (а может, просто большим по размеру) соседом по общежитию, который тоже заходит сюда поесть и отоспаться после уличных подвигов. Панюрин взял его еще котенком, тот быстро вырос и стал самостоятельным.

Сейчас он бесшумно пробежал через комнату и вскочил чуть не на подушку.

– Располагайся, – пробормотал Панюрин, толкнув его рукой с дивана, – вон там.

Внутри у кота при этих словах словно заработал мотоцикл. Это было необъяснимое явление: его можно было гладить, чесать за ухом, добиваясь урчания – все оказывалось бесполезным. Кот сносил ласки, величественно щурясь и не издавая ни звука.

Но иногда, получив пинка, вдруг впадал в блаженное состояние и рокотал всем нутром, как вот сейчас. Чинно, хвост дудкой, он направился в угол, где стояла его корзина.

Панюрин потер ладонью голову. Хотелось спать, несмотря на все это безобразие. Отыскав щекой холодный кусок подушки, он подумал для порядка, не встать ли, а то опять приснится что-нибудь такое… чего доброго. То есть неизвестно что.

И заснул снова.

…Ничто так не доставало его, как обилие всяких бюрократических бумажек и распоряжений. Поэтому он искренне сопереживал Верховному Комиссару Внутренних Войск Президента Александру Руа, заваленному в его же, Панюринском, сне нестерпимым количеством циркуляров и инструкций. Все эти бумаги в той или иной степени касались Игры. Руа просматривал их лично, решая вопрос о дальнейшем применении, а Панюрин мучался, не в силах ни выйти из этого кошмара, ни продолжать смотреть.

Название самой страшной из бумаг было примерно такое: «о недопустимости попыток смешения виртуального пространства Игры с пространством подсознательного знания человека». Комиссар перечитывал ее несколько раз, и жаждавшему отдыха Панюрину она уже после второго прочтения казалась особенно отвратительной. Речь в ней шла о том, что современный искусственный ум достиг совершенства, которое может быть использовано очень немногими из имеющих доступ, а доступ имеют все, и, значит, жди неприятностей.

Панюрин откуда-то знал все это и без Руа, к тому же информация, изложенная неудобоваримым чиновничьим слогом, давалась им обоим с трудом. Но, поняв после многократных прочтений, что именно говорится в документе, оба содрогнулись.

Неизвестный источник из Президентской Академии Игры сообщал, что виртуальная память в наши дни достигла небывалого объема, а поскольку память является элементом ума, то, при такой мощности, может представлять и весь ум, потому что любая часть является представителем целого и содержит в себе зачатки всех других его частей. Что-то подобное, как оповещала инструкция, уже произошло: виртуальная память была близка к тому, чтобы обнаружить виртуальный ум. По утверждениям официальной науки – гипотетический, по экспериментальным данным – существующий.

А в пространстве общения человеческого и компьютерного умов была возможна переброска личности человека по времени и пространстве, что и волновало больше всего авторов документа.

Рекомендации были такие: на развитие Игры в качестве виртуального наркотика смотреть сквозь пальцы, так как только это, по мнению Правительства и Науки, может затормозить эксперименты с Игрой среди населения. Полиции предписывалось всячески создавать мнение о таких экспериментах как о непристойном занятии, а в случае обнаружения серьезных исследователей немедленно подвергать их аресту и передавать Комиссии Контроля Игры, сокращенно КИ.

Комиссар был очень недоволен возникновением этого независимого ведомства прямо у себя под носом, но ничего поделать не мог. Панюрин мучился его недовольством, но тоже ничего не мог исправить, и оттого спал очень плохо.

По взаимному соглашению, мафия, оказывается, тоже допускалась к сотрудничеству с полицией в этой охране времени и пространства. Мафии было интересно продавать Игру, а не участвовать в экспериментах, и здесь интересы официальные и теневые неожиданно совпали.

В заключительной части бумаги говорилось о прецеденте, ставшем причиной такой большой суеты. Не усмотрели, прохлопали, проморгали – и какой-то аспирант оказался в шаге от пространственно-временного преобразователя, в который втянутся все, если втянется он.

Верховный Комиссар потерянно сидел в своем кабинете и ждал новых донесений. Задумавшись раз о последствиях, он уже не знал покоя. Ожидаемый катаклизм мог затронуть всю структуру общества. И все перемешать, невзирая на старания и заслуги. Это ли не ужасно? Кем тогда станет Комиссар? Метавшийся в кошмаре Панюрин видел себя то продавщицей, то конюхом, а то и вовсе бездомным столыпинским барбосом. Самым удивительным было то, что сейчас, во сне, в роли Комиссара, его это волновало и мучило, хотя наяву он ничуть бы не обеспокоился подобной перспективой, так как где-то в глубине себя верил в судьбу безотчетно и безоглядно, а животных любил.

Но во сне страдал, и даже вдвойне, потому что страдал от несвойственных ему (но близких Комиссару) причин.

Досада одолевала их обоих. Из всего многообразия электронных средств преступник выбрал именно то, что единственное представляло угрозу власти. Взялся бы за какие-нибудь системы наведения ракет, или за связь через правительственные спутники, попытался бы угрожать всему миру при помощи лазерного оружия в космосе, попытался бы, наконец, взорвать атомный центр, или подчинить себе центр управления армейскими компьютерами – как хорошо бы было! Как легко и спокойно отправили бы злоумышленника в подготовленные для такого случая виртуальные дебри, где у него все бы получилось, за исключением конечного результата. Результатом были бы секретные лаборатории для талантливых самоучек где-то далеко в пампасах и долгий труд в них на благо Президента.

Но нет! Преступник учился на никчемного для лабораторий философа. Он использовал способности неизвестного самодельщика, и вдвоем они нашли-таки лазейку, додумавшись до того, что каждому из них в отдельности никогда не пришло бы в голову.