Владимир Гамаюн - Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим

Вся эта благодать исходила только от одного человека, Пашки. Думаю, что большую роль сыграло и то, что мы безропотно отдали им спиртное. Начальнику и Пашке пришлось по душе наше угощение. Пашка начальнику не подчинялся, он был егерем той богатой глухомани и главным поставщиком дичи и пушнины для директора прииска. Без его разрешения никто не имел права там охотиться. Пашка был бирюком и кроме охоты и рыбалки, его ничто в жизни не интересовало. Жил он на Аллах-Юне уже бог знает сколько лет, имел целый арсенал оружия, сотни капканов, свои путики в тайге, зимовья. Но главное Пашкино богатство – это были собаки, порода, выведенная из многих поколений лаек, с примесью волка. Они шли на соболя, белку, горностая, на любую птицу: глухаря, косача, рябчика. Доставали утку, держали за гачи и медведя. На волка любая из них шла один на один. Человека не трогали, пока Пашка бровью не поведет. Псы хозяина любили, он был для них другом и их собачьим богом, они знали, что пока он их не накормит, сам есть не будет. И что самое главное – он был их вожаком, а без вожака нет стаи.

По Северу из аборигенов мало кто кормит собак, они сами должны «мышковать», добывать евражек, леммингов, в тайге хорошей собаке всегда пожрать найдется. Охотничья собака не должна быть с туго набитым брюхом, еду нужно заслужить. Четыре избушки и старая конюшня стояли на берегу реки. В одной самой просторной обитал сам босс (десятник), другая была как небольшой барак – это для сезонников. В третьей проживал старый бандеровец, оттянувший «четвертак» лагерей от звона до звонка. В четвертой избе проживал якут Петруха с женой-эвенкой Полиной, ну а семеро ребятишек у них все были русские. Это были дети старателей, лесорубов, геологов, шоферов. Петруха не заморачивался вопросом, откуда дети берутся в его долгое отсутствие и почему они все разные!? Он даже гордился – моя жёнка родила, значит, мои. Пусть бегают! Все красивые!

Сбоку избы начальника, в пристройке жили два брата эвенка, якобы охотники, но охотились они только зимой, хотя ни оружия, ни собак у них никто не видел. А любимое развлечение братьев была исконно русская забава – нажраться браги или самогона и измордовать друг друга до потери пульса. В самой просторной избе с печкой из бочки стояло с десяток кроватей без матрасов и обитало столько же сезонников, таких же, как и мы, «старателей».

Кто-то из них уже был на своих делянах в тайге, кто-то еще ошивался здесь, не решаясь приступить к этой проклятой работе. Большинство из них народ тертый, битый и колоченный. Почти все бывшие зека, сидельцы. Говоря с ними, фильтруй свой «базар», следи за своей речью, особенно ежели матом, иначе можно запросто схлопотать по морде, а то и «перо» или пулю. Свою жизнь они ни в грош не ставят, а чужую тем более. Как ни странно, но мы пришлись ко двору, два моряка и парнишка с зоны, ещё по малолетке замочивший своего тятю. Все старались чему-то нас научить, подсказать, помочь по мере сил и возможностей.

Было уже начало июля, время сенокоса. То, что никто из нас никогда косу не держал в руках косу, нас не смущало. Мужики показали, и как косить, и как на «бабке» правильно косу отбить, поправить оселком. Этот крутой народ многое умел, и нас научили. В один из дней, мы с этими же мужиками поймали одичавших на воле лошадей, надели на них вьючные седла, загрузили мешки с продуктами, палаткой, матрасами, косами, топорами, пилами и т. д. Наши лошадки больше стали похожи на верблюдов, только ноги покороче и морды посимпатичнее. Эти благородные скакуны, отвыкнув от узды и седел, постоянно норовили то лягнуть нас, то угрызть здоровенным желтыми, будто прокуренными зубами. Потом наш босс, он ехал вместе с нами, но верхом на нормальной, спокойной кобыле, посоветовав взять в руки каждому по хорошему дрыну. И все! Лошадки наши сразу все поняли, стали смирными и только глазом косили, не зная, с какой стороны ждать «поощрения».

Ехали мы часов 6—7, по каким-то болотам, прогнившим гатям. Местами почва под копытами лошадей шла волнами, казалось, что толстый слой торфа прорвется, а там трясина. В таких местах лошадей переводили по одной, держа наготове толстые жерди, чтобы в случае чего не дать лошади утонуть, а подсунув эти жерди под брюхо, вытащить её из топи. Худо-бедно, но к вечеру добрались мы до деляны, где нам предстояло совершать трудовые подвиги во имя КРС (крупного рогатого скота).

К этому времени мы уже потеряли по литру крови, став донорами для миллиардов комаров. Наш босс, объяснив нам все в двух словах, сразу собрался в обратный путь, велев на ночь ружья заряжать жаканами и не стрелять друг в друга. Он отчалил на своей сивой кобыле, уводя в поводу еще двух. Самого вредного мерина Ваньку он оставил нам на перевоспитание и хозяйственные нужды, сказав на прощание, что если этот урод и сдохнет, то наказывать он нас не будет, туда ему и дорога: «Не отказывайтесь, парни, он вам нужен будет и для работы, а ежели что, то и как аварийка и скорая помощь. То, что вы не знаете обратной дороги, это не беда, Ванька знает! Выведет! Только привязывайте его крепче и ноги спутывайте, глядишь, и поладите».

С тем и отбыл! Остались мы втроем в глухой, дремучей, пока незнакомой тайге. Для начала растянули палатку, пока у нас не было лобаза, затащили продукты и все остальное барахло в палатку. Ваньку привязали на лугу, вбив топором мощный кол, пусть пасется. Только не знали мы тогда, что его якорная цепь и кнехт корабельный не удержат. Перекусив и попив чайку, зарядили наши пушки жаканами и улеглись спать. За ночь никто из нас не сомкнул глаз – в тайге что-то трещало, скрипело, ухало, около палатки кто-то топал, вздыхал тяжело и жутко. Стрелять, не зная куда и в кого не стали. Утром около палатки и обнаружили нашего ночного визитера, Ваньку. Он выдернул свой «кнехт», к которому был пришвартован на ночь, и ему было до фени, что из-за него мы чуть не обосрались.

Я уже говорил, что таежники мы были еще те! Да и попугали нас страшилками о медведях, которые задирают охотников в палатках вместе с собаками, и, к сожалению, все это было правдой. Здоровый, сытый зверь человека старается обойти стороной, а больной, старый или шатун – это опасность реальная. А шатунами чаще и становятся больные, старые, подранки, не набравшие жира для зимней спячки звери. Но как бы то ни было, мы решили построить какое-то подобие избушки из тонких бревен, здесь такие постройки зовут балаганом. Всё это мы и сделали по советам мужиков и нашего босса. Спасибо им всем за науку!

Навалили вокруг деревьев, диаметром с Ванькино копыто, а это где-то 20 сантиметров. Обрубили сучья, ошкурили, нарезали по размеру. Гвозди на 150—200 у нас были, был также рулон рубероида и старые полиэтиленовые мешки из-под взрывчатки. К вечеру наш терем уже стоял, возвышаясь на высоких пеньках. Сделали нары, полки, стол, стулья и все это из жердей. Нам даже самим понравилось дело рук наших. Натаскали в балаган кучи уже почти сухого сена, которое накосили еще утром, и теперь запах от свежего сена был как дурман. Прозвали мы наш вигвам «наф-нафом». Мы не помнили, у кого из троих поросят был такой дом, но наш домик нам определёно понравился. Мы все сделали правильно, этот балаган станет для нас защитой от непогоды, гнуса, да и ночью теперь можно будет спать спокойно, зверь ночью нас не застанет врасплох, успеем проснуться, ежели что. Продукты мы пока оставили в палатке (ох и зря!), а сами пошли знакомиться с нашими угодьями.