Валерий Свешников - Былицы

У меня почерк долго был далеким от образцов каллиграфии. Я почти до десятого класса чувствовал этот изъян, но ничего не получалось путного при всем моем старании.

Как ни странно, но более-менее приличный почерк стал получаться после долгого писания плакатов в клубе во время службы в армии.

Считать нас учили, как и сейчас, на палочках. Но пальцы на руке всегда служили им заменой. Самое интересное, что мой дружок Славка почти до пятого класса поглядывал на свои пальцы и как-то хитро их загибал, когда проводил устные подсчеты.

Наш навык использовать пальцы на руке для жестикуляции во время беседы выдает методику использования их для устного счета. Мы загибаем пальцы, когда перечисляем какие-то положения в своем сообщении. А европейцы и многие американцы, наоборот, разгибают пальцы в этом случае.

Трудно давалась нам таблица умножения, но постоянные тренировки сделали свое дело. Я стал считать устно более-менее прилично. Самый пик уменья считать быстро и в уме пришелся на практические занятия по качественному и количественному анализу в Университете. Правда, практические работы по физике и химии тоже способствовали этому уменью.

И теперь можно сказать, что нас многому научили без тех нервов и многообразия учебников, которые наблюдаются теперь.

Читать научили настолько хорошо, что мы читали даже на уроках сквозь щель в парте. Читали и тайком под одеялом. Результат такой получился, правда, скорее, потому, что не было телевидения, интернета и других соблазнов.

Писать научился тоже поздно. То есть получать при этом удовольствие стал, когда задумал писать дневники. Наверное, надо было бы обращать наше внимание на хорошие образцы письменной речи. И, пожалуй, не помешало бы умение строить устную речь. Хотя это умение и сейчас остается в стороне от учебного процесса.

В пятом классе мы начали учиться по учебнику математики Шапошникова и Вальцева. Это была арифметика, а потом при изучении алгебры мы поняли, что можно было эти громоздкие задачи из учебника решать много легче. Но тогда для нас начались тяжелые дни и особенно вечера, когда мы обращались к родителям за помощью. Не найдя решения задачи, а они иногда бывали в десять-пятнадцать действий, мы пытались поискать подобные задачи у наших более старших братьев и сестер. Старые тетради для этого хранились в письменном столике. Залезали мы под стол со свечой. Мы же понимали, что с керосиновой лампой туда залезать опасно.

Оказалось, что и свеча – тоже огнеопасный предмет. Мы однажды так увлеклись поиском решения какой-то задачи, что не заметили, как загорелась скатерть, которая была настелена на столе. Хорошо, что отец был дома, и он быстро потушил начало пожара.

Мы поняли, что надо более внимательно слушать объяснения учителя в школе, а то можно и погореть.

А считать, пожалуй, надо было бы многие задачи устно. Так, определение цены на покупки в магазине, вычисление процентов от какого-то количества для многих осталось почти недоступным. Это видно на примере использования понятия «порядка». Часто выражение «на порядок выше (или ниже)» для многих обозначает что-то неопределенное, большее или меньшее примерно в два раза, а не в десяток раз по сравнению с исходным количеством.

Поэтому хочется сказать, что нас действительно на порядок лучше учили, и школа не была таким уж страшным пугалом, каким оказываются нынешние ГБОУ СОШи. От одного этого названия оторопь берет.

В начальной школе мы, мальчишки, часто шалили, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание девчонок. Иногда это удавалось, и если девочка замечала старания мальчика, то это и было целью проказника. К сожалению, за шалости нас иногда наказывали, но чаще занудно журили.

В четвертом классе я считал себя уже почти взрослым, особенно по отношению к более младшим ученикам. Нам же предстояли четыре экзамена – выпускные из начальной школы. Мы побаивались этих первых в жизни испытаний, но они же придавали нам некоторую самоуверенность по отношению к младшим.

Мы иногда шалили, но чаще шалости были мелкими: на переменке бросали тряпку, рисовали мелом на доске, играли в салочки или попросту резвились и громко кричали.

Но однажды мы совершили какое-то тяжкое преступление, за которое полагалась соответствующая кара. Понятно, что преступление в понимании учителей было серьезным, но то, что мы о нем ничего не помним, говорит о сущей ничтожности проступка. Полагаю, что кто-нибудь написал на доске не очень приличное слово или еще что-нибудь в этом роде.

Для начала карательной операции надо было выявить зачинщика. Роль следователя поручили Ивану Константиновичу Мигунову – учителю из соседнего класса и преподавателю физкультуры. Он, возможно, знал, что надо делать в этом случае. Для этого выстроил нас в нижнем холле, в вестибюле, или прихожей. Мы стояли кучкой в ожидании предстоящих кар и думали, что все наказание обернется очередной взбучкой, после которой нас отпустят. Уроки уже закончились, и все уже хотели идти по домам.

Но И. К. построил нас в несколько рядов на расстоянии вытянутых рук друг от друга. А затем велел поднять руки на высоту плеч и… так их держать.

Мы хихикали, удивляясь легкости наказания, оно казалось простым и даже примитивным. И.К. на нас прикрикнул, и мы посерьезнели и встали, как требовал «начальник». Уже через пятнадцать-двадцать минут до нас дошло, что так стоять очень трудно. Мы же не знали, что в детстве неподвижность во время сидения, да и стояния тоже, невыносимо трудна.

До нас постепенно дошло, что это же пытка, которую мы не выдержим и скажем, кто же был заводилой в нашей проказе. Слава богу, не нашлось слабаков, все мысленно уперлись и молча стояли. Иногда мы перекидывались словами, но И.К. ходил по рядам и покрикивал на нарушителей.

Время тянулось невыносимо медленно. Спасения никакого не предвиделось, подбирался голод, уроки-то уже давно закончились.

Тут я вспомнил, что вчера с другом Славкой были на занятиях морского кружка. Я тогда предусмотрительно сунул в карман кусок хлеба и на обратном пути мы лакомились им, медленно посасывая хлеб во рту.

Решил проверить, не осталось ли кусочка от вчерашнего «перекуса». Тайком засунул руку в карман, пока И.К. повернулся ко мне спиной. Но в кармане оказались только крошки хлеба. Быстро бросил в рот то, что удалось собрать по углам кармана.

Стало чуть веселее жить, хлебные крошки медленно пропитывались слюной и казались очень вкусными. Даже руки стало вроде бы полегче держать, хотя они уже казались свинцовыми. Стал потихоньку пожевывать крошки, чтобы потом их проглотить. Это надо было делать осторожно, чтобы «начальник» не заметил.