Валерий Свешников - Былицы

Поэтому я присматривался к тому, какое демократическое движение наиболее интересно, то есть искал партию, которая была бы ближе к моим представлениям о праве, свободе и справедливости. Я так и не выбрал такую партию, подходящую мне по духу, всего скорее, потому, что демократические партии искусно стравливали друг с другом, а общего фронта они так и не создали.

Время от времени до нас доходили слухи о крутой карьере Игоря, а потом он оказался в самых верхних эшелонах власти. Но что может сделать биолог по образованию в области экономики и отношений государства и монополий? И эта беспомощность непрофессионала видна по результатам работы наших экономистов, политологов и прочих «спецов», вернее, по отсутствию оных. Игорь сейчас раздобрел и еле-еле помещается в экран телевизора. По его внешнему виду можно предположить, что он доволен своей карьерой, но я бы не хотел оказаться на подобном месте. Не уверен и в том, что он искренне может сказать, что счастлив. Судя по его глазам, больших радостей от работы он не имеет.

В результате перестроечных изменений в стране и возникших проблем с договорными работами в 1985 году я постарался ухватить удачу за хвост и нашел работу преподавателя на факультете начальных классов. Читал лекции и вел практические занятия по зоологии и вскоре уже стал доцентом. Ну чем не крутая карьера. Между тем, судьба опять стала меня искушать карьерным ростом с головокружительными перспективами. Через год с небольшим я вдруг оказался на должности замдекана на нашем факультете. Казалось бы, довольно неплохой трамплин для любителей бумажной работы, многочисленных обязанностей и полубессмысленных отчетов. Ан нет, и это не по мне.

За время работы в пединституте я видел нескольких коллег, сделавших быструю карьеру из замдеканов. Так, В. П. Сомин стал даже ректором нашего института, теперь уже университета. Интересно, что Сомина я даже обучал – у меня он, будучи студентом, проходил физиологический практикум. Он тоже одно время поработал замдекана биологического факультета, а потом лихо шагнул в проректоры.

Не знаю, как он одолел без внутреннего сопротивления эту рутинную работу, но я не смог ею заниматься, например, определением среднего уровня успеваемости. Этот показатель мне казался таким же нелепым, как средняя температура по больнице. А отчеты по средней успеваемости надо было подавать ежемесячно! Зачем? И кто читал эти отчеты? А какова реакция на случаи плохой успеваемости? Звонили и советовали повысить успеваемость? Никто и никогда никак не реагировал на наши отчеты. Были и другие показатели нашей работы, и все они представляли собой высший бюрократический пилотаж. Я вспоминал времена, когда мы учились в Университете. Мы тоже получали двойки, но если ты не исправил их и в течение семестра, а их накопилось две-три, то говорили: забирай документы, и прости-прощай, Университет.

Выдержал я замдеканскую должность около полугода – чуть больше семестра. Сильно печалило меня и обязательное присутствие на рабочем месте – в кабинете – в течение почти шести дней в неделю. И попросился я на волю, в пампасы. Как я радовался свободе, трудно передать. Простая доцентская нагрузка позволяла быть более-менее свободным два-три дня в неделю, а с малыми детьми это большое преимущество.

Почти по пословице – кто везет, на того и грузят – меня тут же вовлекли, можно сказать, залучили в партбюро. Выбрали секретарем по оргработе, то есть мне поручалось собирать партвзносы, писать протоколы и отчеты, что тоже не самый увлекательный процесс. Я тихонько отбрехивался от разных проверяющих и ждал приближения перевыборов.

Вскоре грянула перестройка, и началась такая круговерть, что все быстро поменялось. На одном из последних партийных собраний я проголосовал против предложенной формулировки какого-то положения. Я оказался один такой. Председатель огласил: «Столько-то голосов „За“, столько-то „Воздержались“, а один Свешников „Против“». Но были уже новые времена и новые правила.

Потом начались изменения во всей системе образования. Все желающие сделать карьеру делали ее на костях тех, кто не хотел терять прежние традиции и отношения к любимому делу. Карьера многих пошла в гору, а я и многие из друзей и единомышленников боролись, как могли, с Болонской системой, с пресловутыми ЕГЭ и прочими скоропалительными новациями. В борьбе с системой трудно сделать карьеру, но зато можно остаться честным человеком. А главное, создать себя вопреки нарастающей серости и интересно прожить ту часть жизни, которая тебе отведена.

Вот я и думаю, что эти достижения, пожалуй, будут поважнее многих других.

Этот случай с «растительными объектами» был в раннем детстве, а потому мало что осталось в памяти. Но довольно хорошо помню, как однажды я проснулся ночью и обнаружил у себя на груди отпечаток какого-то странного рисунка. Он был похож на след, который возникает, если к коже надолго прижать ткань с вышивкой или какой-нибудь предмет.

Так, возможно, и у меня появился рисунок, напоминающий что-то вроде клетки из прутьев или проволоки, а в клетке находился цветок, похожий на ромашку. Верхушка цветка как бы протискивалась между прутьями клетки и немного возвышалась над ней.

Видимо, в четыре года меня уже одолевало любопытство. Я стал искать на ночной рубашке и пододеяльнике рисунок, который мог бы оставить этот след, но ни аппликации, ни похожей вышивки нигде не нашел. Да и откуда ей взяться – я ведь не девочка, чтобы на меня надевали рубашонки с вышивкой.

Помню только, что спросил об этом цветке маму, но что она ответила, как-то забылось, но, кажется, она тоже не могла найти объяснения этой «тайной печати». До сих пор иногда вспоминаю об этом случае и ищу в нем какие-то смыслы.

Одно из ранних моих «программных заявлений» случилось в два-три года. Судя по воспоминаниям, было еще довоенное время. Папина сестра и наша соседка Елизавета Александровна была деланно участливой и казалась заботливой тетей. Так, однажды, как рассказывали родители, Е.А. спросила меня перед уходом: «Что бы ты хотел, чтобы я принесла в следующий раз?» Они понимали, что это вопрос риторический и ответ на него не имел никакого значения. Он был рассчитан на то, что я забуду про то, что попросил.

Однако я верил в справедливость! И я ждал исполнения своих чаяний, поэтому заявил: «Принеси ябика и ибки». В переводе на человеческий язык мне хотелось яблока и рыбки.

Как часто бывает у взрослых, моя тетя забыла про наш разговор. И при первой же встрече я старательно смотрел на руки моей родственницы в надежде, что получу обещанные «ябики и ибку». Правда, произнес только: «Ябико». Может быть, поэтому при нашем расставании вопросов и обещаний уже не было.