Ника Январёва - И пели ей райские птицы.

Но Настя, ослеплённая желанием отомстить, кое-что всё-таки упустила из вида. Отомстить она хочет одному Павлу. Но ведь каждый комсомолец – не сам по себе. Он член коллектива. И его проступок ляжет тяжёлым пятном на всю школьную комсомольскую организацию, на весь район. И они, безвинные, пострадают оттого только, что одной самолюбивой девочке не удалось захомутать понравившегося мальчика. Хм, только вот где, Пашка, были прежде твои похвальные мысли о коллективе, который не хочешь теперь подставлять? О чём думал ты, комсомолец Зорин, когда пошёл на поводу у своих… «низменных инстинктов» – так, кажется, это называется в приличном обществе? И ведь счастлив был, и думать ни о чём не думал. Раз шито-крыто – то и совесть спит? Перед собой-то можно не юлить, и сейчас ведь нет никакого дела ни до коллектива, ни до школы, ни до целого района. Прикрываться высокопарными словами перед самим собой бессмысленно. Он ведь банально ищет способ выйти сухим из воды. А для того, – понимает вдруг Павел, – ему непременно союзник нужен. Да такой, чтоб больше его был заинтересован в неразглашении скандальной информации. Таких, пожалуй, немало, но «именно того» надо угадать. Директор школы? Что он может сделать? – Исключить. За аморалку. Но пятно ведь на школе останется. Настя язык не удержит. Что ж ему – бежать? Прочь из города. Но куда же? – посреди учебного года, без справки даже об образовании. Поделиться с отцом? Вон он в соседней комнате сопит в телефонную трубку, слова с трудом подбирает – не иначе, с дамою беседует. И уж не в первый раз. Что ему до оболтуса-сына, на которого ещё в сентябре рукой махнул? Поможет? Как? Или вовсе из дома выгонит? Да пустое, пустое… С сестрицей посоветоваться? Далеко она. И вряд ли с сочувствием отнесётся к его «похождениям». Не хочется упасть в её глазах.

Но ведь есть тот, – доходит, наконец, до Павла, – есть тот, кому любой из потенциальных поступков Насти придётся не по душе. Во-первых, потому что она – его дочь. И во-вторых, потому что их школа находится на территории возглавляемого им района. Это ей прославиться охота – а расхлёбывать-то ему придётся. Эх, и здорово! Теперь только надо, пока взят тайм-аут и Настя предвкушает, но бездействует, надо немедленно связаться с её отцом.

Имя-отчество секретаря райкома известно всем. Как и то, что домой он прибывает около семи. И адрес Песковых Павлу хорошо знаком.

Зорин тщательно одевается и, придав лицу официально-серьёзный вид, пускается в путь.

Чутьём опытного партийного функционера Песков безошибочно определил, что презентабельного вида юноша владеет значимой информацией. А потому с пониманием принял отказ парня подняться в квартиру. Они говорили в служебной машине, шофёра из которой Песков послал предупредить жену, что немного задержится.

Познания в психологии и врождённая интуиция позволили Павлу умело и неприметно манипулировать собеседником. И серьёзности ему было не занимать. Акцентируя внимание родителя на легкомысленности планов дочери, а партийного работника – на вполне реальной угрозе прогреметь на всю область, Павел не вдавался в интимные подробности своей биографии. Говорил коротко и веско. Песков сразу уловил суть и уяснил первоочередные меры для себя: изолировать на время дочь, а этого юношу возможно скорее выдворить из обозримых пределов. Подумав минуты две, он изрёк:

– Дочь завтра же – в санаторий. Ты тоже завтра, в воскресенье, сдаёшь все экзамены, получаешь документ – и чтоб духу твоего!.. Деньги будут.

– Не надо, – мотнул головой Павел.

– Не возражать! – повысил голос начальник. И тут же хлопнул Павла по плечу, добавив «человеческим голосом»:

– За Настю спасибо, а остальное – на твоей совести.

Дальше события понеслись кувырком. Отозванные с выходного учителя в спешке пытали Павла по всем предметам. И, если бы не феноменальная память и способность молниеносно адаптироваться к любым условиям, скороспелому выпускнику пришлось бы совсем туго. Спешно строчились протоколы испытаний и заверялись экзаменационные листы. Аттестат с печатями и подписями, датированный грядущим июнем, Павлу торжественно вручили в половине десятого вечера. Причём, как ни странно, учителя, лишённые по вине ученика законного выходного, негативных эмоций к нему не испытывали. О причине скоропалительной высылки никто достоверно не знал, но гонимые у русского человека на уровне инстинкта вызывают сочувствие. К тому же, далеко не каждый способен держаться молодцом в подобной ситуации. Да и блестящие знания не могли не вызвать в душах педагогов законного восхищения. Так что пожелания были тёплые и искренние. Кое-кто даже не смог сдержать слёз.

Поздним вечером Павлу вручили билет. А ранним утром за ним пришла машина. Парень прекрасно понимал, что такой «почёт» сродни надзору за преступником. А сопровождающий – тот же конвоир. Но не испытывал оттого ни обиды, ни досады: Песков знал, чем рисковал, и не мог быть спокоен, если б не контролировал события.

Помогая Павлу в поезде запихнуть под полку вещи, песковский шофёр туда же поставил средних размеров спортивную сумку, кратко буркнул:

– Деньги в кармане сбоку.

О чём говорил Песков с его отцом, Павел не знал: это произошло в то время, пока шли экзамены. Сыну же Евгений Иванович Зорин по возвращении сказал:

– Хорош, шельмец. Драл я тебя, видать, мало. Живи теперича, как сам кумекаешь, – и пронзил неприязненным взглядом из-под кустистых насупленных бровей. Хрустнув новыми корочками сыновнего аттестата, криво усмехнулся:

– Пятёрочник, тудыт тя в качель! Наш пострел везде поспел!

С минуту пожевал сморщенным ртом, подумал.

– А ведь окромя как к Фёдорычу, деваться тебе некуда. Подашь мою депешу – на завод пристроит и общежитским бытом обеспечит… Эх, кабы не Пескова девка, гнить бы тебе, щенок, в тюряге! – словно смакуя каждое слово, медленно ронял отец на склонённую голову сына. «Похоже, батюшка избавляется от хомута, – понял Павел. – Да и к лучшему всё. Нечего было тащить меня в сибирские дали…»

Словно подслушав, отец продолжил:

– Думал, что девка уродилась непутёвая, так хоть ты по моим стопам пойдёшь. Головастый ведь и руки не кривые. А ты, видать, хоть и мордой в меня чёрен, нутром в ихнюю породу уродился, в антилихентную. Ну, так тому и быть: вот Бог – вот порог. И люди мы теперь посторонние.

Павел присел на полку и, прислонившись к стене, закрыл глаза. Образ Магды тут же возник перед ним. С мягким выражением взгляд, рыжеватые пряди, улыбающиеся сочные губы. Сердце защемило. Никогда, никогда, никогда… Усилием воли заставил себя представить Лилю. Хрупкая фигурка, доверчивое личико, капризные тонкие губки. Она с надеждой ждёт лета, когда он, наконец, сможет приехать. А он уже едет, не предупредив. Как и когда они встретятся? Павел предполагал пока устроиться на работу и на житьё, не соприкасаясь с подружкой. Несколько месяцев, в идеале, он хотел провести инкогнито. Но – как оправдать перед Лилей своё молчание в ответ на её письма? Вообразит невесть что. Да и отцу, не хотелось бы, чтобы попали её послания. Значит, надо как-то её предупредить. Путь долгий.