Андрей Синельников - Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги

– Ну, уж нет, не на опушечке. Таким гостям и перины не жалко, – Телль дал знак, и из шалаша лучники вынесли пуховые перины и шелковые одеяла, – Это нам местный аббат пожертвовал, – Смиренно потупившись, сказал дюжий молодец, но не удержался и захохотал во весь голос, спугнув лесных птах.

– Ну, ему и зачтется, – В тон ему сказала Мари, потянулась и коротко сказала своим, – Спать, – Встала с тюфяка и пошла к перине, неожиданно дав легкий подзатыльник Жанне.

– Чего? – Вздрогнула она, – Спать?

– Ты им про Моргартен, про сражение это, что сейчас у тебя перед глазами было, не говори ничего Это праздник не наш, а феи Морганы, хозяйки островов блаженных – «островов яблок». Это она там свой урожай собирать будет. Больно им бессмертным будет знать, сколько жертв туда на поле битвы ей приведут из смертных побратимов своих. Пусть в неведении пребывают. Иди, отдыхай, Принцесса.

Жанна опять подивилась всезнанию Мари и покорно пошла спать, чуя, что силы у нее на исходе.

С первыми лучами солнца опять скачка, опять ветки хлещут по лицу, опять пот струйками заливает глаза, и сползает по спине. Дорога, дорога, дорога. Жанна уже престала замечать, развилки и перекрестки. Все слилось в одну дорогу, только полукружие Альп на горизонте было неизменным. Река, вдоль которой шла, немного петляя, эта бесконечная дорога сделала какую-то странную петлю и они, выскочив на опушку, увидели пред собой четыре башни замка Туне.

– Берн, – Мари резко натянула повод, подняв иноходца на дыбы. Подумала и направила его к мосту Нидербрюкке через предместья Ааргау и Ваадт, – Чего ж они так звуки то тянут, как ряязанцы, – Раздраженно подумала она.

От моста разбегались три улицы: Госпитальеров, Крестьян и Храмовая. Немного подумав, она повернула к комтурству братьев Иоаннитов.

Кони осторожно ступали по булыжной мостовой между серо-зелеными домами с галереями вдоль первого этажа. На Гошпитальгассе, прорезавшую весь город, выходили узенькие улочки.

– И шепелявят к тому же, – Опять подумала Мари, – Вырождаются вояки.

На каждом перекрестке били фонтанчики с питьевой водой, украшенные всяческими фигурками.

– Братья госпитальеры постарались, а то бы они тут все от кишок загнулись, – Глядя на грязный лоток мясной лавки, отметила всадница, но вслух сказала, – В конце улицы будет странноприимный дом иоаннитов, а рядом Храм. Вы у коновязи подождете, а я скоком туда и обратно. На этой помойке задерживаться не будем. В лесу заночуем.

И, как будто ожидая этих слов, из-за поворота появился Собор Святого Винценцо со своим стометровым шпилем. Всадники спешились, подвели коней к поилке и стали поправлять сбрую. Мари же нырнула под высокие своды Собора и сразу направилась в его дальний угол, где в тени колонн скрывалась маленькая дверка, ведущая в покои ландмагистра ордена.

Передав ему привет от хорошо ему известных Мастеров и братьев, назвав условные слова и показав соответствующие знаки, она была принята с должным почтением и почитанием. Хотя магистра ни мало удивило, что посланцем такого уровня оказалась миловидная особа в рыцарском обмундировании и в сопровождении малой свиты. Однако, присмотревшись повнимательней к сопровождающим посланницы, он понял свою ошибку. Все его знания подсказали ему, что городской дружины, да пожалуй, и его братьев будет маловато, если бы он вдруг захотел пленить их госпожу.

Разговор к его удивлению был короток донельзя. Посланница передала ему, что бы он расширял систему госпитального и лазаретного приема и внимательней следил за состояние гигиены в городе. Затем она мягко намекнула, что при смене власти в соседних землях, город должен занять нейтральную позицию. А далее принять новых властителей с радостью и радушием. Причем братья госпитальеры должны остаться в стороне от этих перипетий и вынести свои обители за стены города, огородив их карантинными заставами. Все это она пробросила быстро скороговоркой. Подошла под благословение. Поцеловала руку аббату и, повернувшись, быстро вышла из Собора, только раздался удаляющийся стук копыт.

Магистру этой встречи хватило потом на добрый месяц раздумий и несколько лет работы. На старости лет перед встречей с Господом он поставил в Соборе перед иконой Богоматери огромную свечу, за то, что эта встреча была. Теперь он понял, что, не смотря на всю ее мимолетность, она перевернула ему всю жизнь. Точнее она сделал его жизнь такой, какой она была.

А кони мчали дальше и дальше, оставляя за собой города и поселки. Незнакомые названия мелькали, как в странной игрушке показанной Жанне Микулицей, где разные картинки сменяли друг друга, если смотреть через трубку на солнце. Остались позади каменные исполины Альп, верховья Сены, серые стены аббатства Клерво, где когда-то неистовый Бернар, про которого много рассказывал Микулица, создавал орден своих бернардинцев. Промелькнули башни и подъемные мосты Труа города, которому обязаны братья храмовники утверждением своего Устава. Уже Сена стала полноводной рекой, по которой сновали туда сюда рыбачьи лодки и баркасы, уже впереди показались купола и шпили Парижа, и только тогда Мари сбавила темп скачки.

Внимательно вглядываясь в течение, своим природным чутьем нашла намытую недавно косу и направила иноходца прямо в речную волну. Действительно здесь оказался брод, доселе местным неизвестный. Всадники спокойно переправились на другой берег незамеченные никем. Мари решила въехать в Париж с западной стороны, со стороны Булонского леса, откуда, даже если и был хотя один шанс на нежелательную встречу, ее не ждали. Угрюмы накинули клобуки дорожных плащей, последовав примеру Мари и Микулицы. Только Жанна по приказу госпожи осталась в костюме пажа и выехала во главу процессии. Проскакав через лес и поля, Мари вдруг резко остановилась у небольшой рощицы и прислушалась. Еле слышный стук копыт десятка всадников приближался к ним со стороны замка Лувр, старой резиденции тамплиеров.

– Не нравиться мне этот цокот, – Задумчиво вслух проговорила Мари, – В Лувре ныне главный казначей со своей сворой окопались. Это точно ищейки Ногарэ. А мы туда не пойдем. И в Тампль не пойдем, где нас все ждут. Мы ребятки сейчас в лесу затихушимся, переоденемся и под все фанфары, со всеми прапорами развернутыми поедем через Малый мост прямо в Нотр-Дам де Пари на службу заутреннюю. А на-ка все в чащу! – И раздвинув ветви, скрылась в глубине рощи. Ровно через полчаса на дороге из рощи в сторону Малого моста появилась процессия знатной дамы, сопровождаемой пажом, верным кавалером и телохранителями. Оруженосцы держали копейные прапора, на которых развивались гербы дамы и кавалера, говоря об их принадлежности флорентийскому герцогскому дому. Герцогская тройная лилия была вышита и на попонах коней и на кафтанах пажа и оруженосцев. Платье дамы к тому же было как открытая книга. Правая его сторона была расшита лилиями Флоренции, а на левом лифе ярился золотой грифон, символ страшного и неуловимого Братства всадников Богородицы Сионской. Камзол ее кавалера глубоко черного цвета прятал в своем бархате двух золотых львов стоящих на задних лапах, говорящих всем, что обладатель их является представителем высшей касты визитеров империи.