Анна Пигарёва - Шуба вдовы полковника. 98 градусов по Фаренгейту. Пьесы-комедии

4-й черт.Ну вылитый наш профессор! Все как он – Тернов-Просушенный. (Передразнивает.) «У нас учреждение частное, специфического профиля». Здорово ты его еще с Есениным этим срезал: мол, нет у нас таких больных, и точка.

3-й черт.А как же.

1-й черт.На кровати стал жаловаться. Кровати его, видите ли, не устраивают. Ты смотри, какой! Кровати ему жесткие!

3-й черт.А как я ему судно подавал? (Гордо.) Вежливо так, но настойчиво. А дальше его уж дело: не хочешь, не надо. А я действую согласно должностной инструкции.

1-й черт.Ну, профессионал! Что тут говорить! Хоть и без диплома.

3-й черт.А на черта мне этот диплом-то? Главное что? Ориентируешься в реальной обстановке, значит, профессионал!

4-й черт (мечтательно). А я еще люблю, когда в рифму говорят. Успел записать за ним две последние строчки.

Черти.Вот это ты молодец, а мы вот не догадались.

4-й черт (читает по бумажке). «На лице часов усы закрутились стрелки. Наклонились надо мной сонные сиделки».

Черти.Здорово! Прямо за душу берет.

4-й черт.Мне кажется, что это он нас и имел в виду.

Черти (удивленно) . Как это?

4-й черт.А ведь мы эти самые сиделки и есть. Все время над ними наклоняемся: то одеяло ему подоткнешь, то подушечку поправишь.

Черти начинают подтыкать одеяла под больных, поправляют подушки.

Диабатов.Ну замучили эти галлюцинации. Просто сил никаких нету. Когда же это кончится? (Замолкает, поворачивается к стене, снова засыпает.)

Больные уже вышли из состояния гипнотического сна. Их в палате четверо. Диабатов спит, повернувшись к стене. Остальные трое ходят, разговаривают.

Равнобедренко.Врачи тут неплохие. Внимательные.

Тарасюк-Дятленко.Профессор, как его? Тернов-Просушенный, солидный такой, авторитетный.

Котин.А младший медицинский персонал мне лично не нравится. Я больше люблю, когда там женщины, ну, девушки, с причёсочками, с челочками, в колготочках, в общем – медсестры когда. Это совсем другое дело. Шуры-муры, туда-сюда. Галина Ивановна – женщина, правда, видная. Все при ней, все на месте.

Входит первый черт в халате.

1-й черт (смотрит в бумажку) . Тарасюк-Дятленко, на процедуру. (Снова смотрит в бумажку.) А Равнобедренко у нас готовится. Где у нас Равнобедренко?

Равнобедренко.Вот он я. Здесь.

1-й черт и Тарасюк-Дятленко уходят.

Равнобедренко (обращается к Котину) . А чего там, на процедурах-то, делают?

Котин.Ну, кому что, это уж по предписанию врача. Кому что пропишут, тому то и делают.

Равнобедренко.Ну хоть не больно?

Котин.Не больно, но страшно.

Равнобедренко.Очень уж эти медбратья подозрительные. Как на них посмотрю, так сразу мне кажется, что схватят они меня и потащат на сковородках поджаривать.

Котин.Ну ты что? Ну и фантазия у тебя! Какие сковородки? Это же медицинское учреждение! Это тебе не фабрика-кухня какая-нибудь! Там котлеты поджаривают.

Раздается крик больного, ушедшего на процедуру.

Равнобедренко (пугливо). А! Что я тебе говорил! Вот тебе и не больно. Слушай, а что ты о нем думаешь, об этом Тарасюке-Дятленко?

Котин.Да ничего не думаю. Что мне, делать, что ли, нечего, о нем думать?

Равнобедренко.А по-моему, никакой он не больной.

Котин (заинтересованно) . Да? А кто же он тогда?

Равнобедренко.Кто, кто? (Озирается по сторонам.) Агент влияния, вот кто он!

Котин.Как агент влияния? Зачем в больнице-то? Какой смысл?

Равнобедренко.Как какой? Ходит и влияет на всех. Подозрительный тип. Я сам давно за ним наблюдаю. Точно тебе говорю – агент влияния. Вот сейчас придёт он, будем спрашивать, что да как, а он ничего не скажет. Вот посмотришь сам. Неприятный тип. Отозвал тут меня в сторону, сует какую-то бумажку: «Это, – говорит, – данные статистики за 1913 год, а завтра получишь за 1914. Прочтешь и передашь другому». Я спрашиваю: «Зачем они мне?» А он говорит: «Читай, читай. Так надо». Точно – агент влияния.

Котин (заинтересованно) . А чего там хоть написано?

Равнобедренко (разворачивает какую-то бумажку). Вот. Сейчас прочту. Так. «Каждый год у нас бывает заедено зверями семьдесят человек».

Котин.Это где заедено-то?

Равнобедренко.А я откуда знаю? Сам не в курсе. Дальше: убито молнией 550 человек, сгоревших – 900, отравившихся – 1000, замерзших – 1230. А ежегодно умирает от опоя водкой на 928 человек больше всего этого количества людей, погибших не своей смертью. Вот что делалось, оказывается, какая была обстановка. Ну, что ты скажешь? Может такое быть или нет?

Котин.Стой, сейчас прикину. (Берет карандаш и бумагу, считает.)

Равнобедренко.А я в газете тоже читал, один тоже выпил, пошел в лес и замерз там. В пальтишке был в легоньком, поэтому и замерз. А звери – они, конечно, не замерзают, они же в шубах. А этот замерз, потому что в пальтишке был в легоньком.

Котин.4678 получилось. Во сколько наших-то полегло! В нашего молния, конечно, не попадёт никогда, потому что он движется не по прямой. Вот она попасть и не может. Бьет по другим.

Равнобедренко.Нашего зверь трогать не будет. Наш, когда выпьет, он – добрый. Вот зверь его и не трогает. Он добрый, и зверь его не тронет. Уважает за доброту. Понял? Чует зверье!

Входит Тарасюк-Дятленко.

Равнобедренко.Ну, как? Что за процедура такая? Это ты там кричал?

Тарасюк-Дятленко не отвечает, машет рукой, ложится на кровать, поворачивается к стене. Равнобедренко и Котин понимающе переглядываются.

Поздний вечер. Дежурный врач, Галина Ивановна Соленая, сидит за столом, перебирает бумаги. Полумрак, горит настольная лампа.

Входит один из чертей в белом халате.

Галина Ивановна.Всем сделайте, пожалуйста, успокаивающие уколы. (Зевает.)

Черт (записывает себе что-то в бумажку). Так. Сколько? Кому? Куда?

Галина Ивановна (зевает, машет рукой). А всем подряд. Да. Всем подряд. В ягодицу. Ясно?

Черт.Нет, неясно.

Галина Ивановна.Что неясно?

Черт.Сколько уколов, неясно. Их же, как известно, две. Значит, получается, по два укола на брата.

Галина Ивановна.Нет, делать по одному. Ясно?

Черт.Неясно. В правую или в левую?

Галина Ивановна (чешет голову). Думаю, так: тем, которые лежат справа, делай в левую, а тем, которые лежат слева, делай, пожалуй, в правую. Запутал меня совсем.