Алексей Шепелёв - Maxximum Exxtremum. Новое издание

Когда я уже шёл по улице, настрой пропал: ну и куда я прусь? к кому? что делать-то? Хотя давно подмечено, что стоит пройтись по Советской, главной артерии города, обязательно встретишь кого-нибудь из знакомых, я никого не нашёл. Подошёл к «Спорту» – народ уже суетится, помялся, пошёл на Кольцо – оно напротив через дорогу – всего лишь пересечь Советскую – зашёл, посидел на лавочке, покурил… Вернулся в «Спорт», взял кружку пива и бутерброд… Но время-то ещё мало – чем заняться – сидеть невыносимо!.. – все эти люди, мужичьё, развязное бабьё, а я один…

Вышел и поковылял на рынок – к ларьку у ковров, типа посмотреть кассеты (там, кстати, и рыгаловок много, и народу в них может поменьше…). Я купил банку своего расхожего «Ярпива оригинального» (оно наиболее напоминает простую, без вредных привкусов и примесей воду) и нормальных сигарет, стою у ларька, читая названия и борясь с головокружением от хмеля натощак, уже достаю деньги, чтобы приобрести Sonic Youth «Goo», как вижу – чешет Элька Зельцер, в своей ярко-алой рубашке и на предельной скорости!..

Кассету я всё же купил, смотрю, а её уже нет. Я бегом. Паника. Буквально наткнулся на неё!

– О, привет! Ты что здесь делаешь?

– Да вот, кассету покупал…

Она её осмотрела бегло, явно ничего не поняв, я глотал последнее пиво из смятой банки.

– А я вот домой с учёбы… вот…

Я механически вертел в руках покупку, бессознательно рассматривая её: на обложке был чёрно-белый рисунок, изображающий, по сути, нас с Зельцером (!) в обнимку – только я без бороды, а она с другой причёской, и оба в чёрных очках…

– На футбол-то не собираешься? – Да, дорогие, если мыслить щепетильно, как например мыслю я, здесь я немного глупо и некорректно влезал в чужую юрисдикцию.

– О, а я уж забыла! – отвечала она с экспрессивностью цыганки, – Санич, козёл, не позвонил даже! Я сама ему тот раз звонила-звонила, а его всё не было дома, даже в десять – где ж он бывает-то?

– Не знаю, наверно занят в институте, – говорю я что-то дежурное, а сам уже начинаю загоняться, что это у него за такие «другие планы»?

– Он про меня ничего не говорил?

– В смысле? – не понял я.

– Ну, насчёт сегодня.

– Да нет. У него какие-то планы, говорит, мало времени…

Значит, I STOLE MY SISTER’S BOYFRIEND. IT WAS ALL WHIRLWIND, HEAT AND FLASH. WITH IN A WEEK WE KILLED MY PARENTS AND HIT THE ROAD (надпись на кассете) – понимаю…

– Н-да? – обычная для неё штучка – это идиотское «н-да» (даже ближе к «н-дя») – при этом указательный пальчик, как у маленькой девочки, следует в ротик, оттягивая нижнюю губу – но это длится всего лишь мгновенье, неосознанное мгновенье. Означает сей жест наверно какое-то обречённое удивление, то есть уже неудивление ничему.

Она уже вздыхала и мялась, собираясь срулить – обычная ситуация – неизбежное «нечего сказать», когда люди не очень близко знакомы, и просто встретились на улице… Сейчас начнутся все её «вот…», «во-от…», которые я впоследствии перенял…

– А пойдём со мной в «Спорт», выпьем пива, поедим, а потом на футбол, – сказал я.

Она поколебалась в своей решимости идти домой. Ну ещё пальчик в рот и скажи: «Ну, мне надо идти домой…»! Только начала, как я перебил:

– Деньги у меня есть. На матч пройдём бесплатно. И Санич… (хотел сказать «твой») там будет.

– У меня тоже есть немножечко, – жеманно улыбалась она, опять почти как девочка (только какая-то слегка б… ская), – да и причём тут Санич?

Надо сказать, что я к ней относился довольно серьёзно, безо всякого подвоха, даже почти без критичности – просто как к товарищу. Другое дело, что она всё равно ведь женщина, и нельзя не присматриваться к её жумпелу… Вроде бы вся она по своей конфигурации, консистенции и моторике не очень и женственна, опять же, бордово-фиолетовая помада, джинсы, гриндера, сэкондовская рубашка, но с другой стороны – все эти детско-б… ские ужимочки… Но жумпел-то всё же внятно-внушительный! Только потом, увидев её фотографию, где ей лет 17 (такая уть-оть, невинные глазки, девственные губки!), я осознал, что она, Элька, практически копия моей первой любви Яночки! – та тоже была не лишена некоторой брутальности (см. повесть «Грязная морковь») … Вот ведь! Всё-таки как интересно анализировать этих несуразных никчёмных существ! Как мне их недоставало!

Она, конечно, сказала, что есть не хочет, взяла пиво, какой-то б утер (знакомое словечко!) и таскала потом у меня «китайскую капусту» (таким эвфемизмом Саша заказывает салатец из моркови по-корейски), я же взял 50 водки, пиво и картошку с тефтелями – чего и ей желал, но настаивать не стал.

– Только Саничу не говори, что я ел еду, – сказал я.

Было приятно сидеть хоть в каком-то кафе, хоть с какой-то девушкой, хоть о чём-то болтать, есть хоть какую-то еду и выпить хоть чуть-чуть водочки.

Едва я успел проглотить сию не очень большую общепитовскую порцию, как в дверях оказался Санич. Я быстрым комичным жестом переставил тарелку на соседний столик. Зельцер заулыбалась.

– Хей, мать, ты не то ль что-то там напитал?! – забасил Саша, все посетители даже обернулись на нас.

– Нет, пиво пью, – ответствовал я, едва сдерживая в себе порыв удыхания.

Он картинно уставился на Зельцера.

– Нет, – сказала она, улыбаясь (почти как «н-да»).

– А чё это вы вместе, а?

– На рынке встретились… – улыбалась она, – а ты чё не позвонил?

– Короче, сколько у кого денег? А то сейчас Михей придёт голимый – поесть пока можть взять чего-нибудь…

– Да я, Саша, уж поел картошечки, – я, улыбаясь, кивнул на тарелку, наконец-то легитимно утираясь салфеткой.

– Ах ты …анда! – заорал он, – и ты …анда!

Мы дали денег и он принёс графин водки, три пива и чебурек.

Как и ожидалось, пришёл Миша, но, что совсем нехарактерно, довольно пьяный и с деньгами. Тут же взяли ещё пива и водки и, конечно же, один чебурек. Разговоры пошли какие-то совсем странные, наверно совсем пьяные: было сказано, что ты, Миша, скупердяйская рас… яйская рожа, низкорослый п… расик, …арь …ев и добавлено, что «даже план курить как надо не можешь – х… ли ты суетишься-то, б…?..» С последним активно согласилась Зельцер, недовольно буркнув: «В натуре, обломно, б…». Тут Михей вскочил и стал орать: «Хочешь, б…, я тебя щас прям здесь на столе всожу – ложись, давай, задирай ноги!» – и сделал движение к Зельцеру – я уж представлял, как он толкает её на стол, задирая мясистые джинсовые ляжки – рефлекторно я встал, и он уткнулся в меня.

– Хули ты, б…, за эту б…, б…?! – продолжил он в запале.

– Я не б… ь, а ты присядь, – профанистично сказал я, и Санич с Элькой удохли.

– Если я сейчас встану, – веско отчеканил Саша, – ты ляжешь так на месячишко в травматологию.

Михей помялся и опустился на место. Мы допили и пошли на футбол.

Мы всегда сидим не на фанатских трибунах, где молодёжь, флаги и кричалки, а где закоренелое прожжённое мужичьё, от которого есть что послушать. «Умней играй!» – «Продай свисток – купи очки!» – «Вот этому, в чёрной одежде, пинка, б…!» Тогда у нас ещё играл знаменитый сейчас Сычёв, и все орали «Сыч!», «Сыч, давай!». Мы тоже активно участвовали в процессе (чем Зельцер была очень поражена да и не очень довольна), но несколько своеобразно: подражая герою «Бесов» Семёну Яковлевичу, тому, который «наш блаженный и пророчествующий», и угощал своих просителей чаем, но очень избирательно – вдруг вперивал перст в кого-нибудь и провозглашал: «Внакладку!», мы тыкали пальцами в облажавшегося футболиста и орали: «Паточного! Без запивки!» и т. п. На этих трибунах также всегда шло распитие и клевали семечки. Распивать было особо уже нечего, а вот семечки Зельцера безумно раздражали – оказалось, что она ненавидит это «плебейское» занятие. А я люблю…