Валерий Хайрюзов - Болотное гнездо (сборник)

Но книги ему не досталось. Расстроенный, он вышел на улицу, и тут к нему подошел мужчина в потертом пиджаке и предложил купить книгу за червонец.

– У меня только восемь, – Сергей вывернул карманы, показывая, что у него нет больше ни копейки.

– Сойдет, – мужчина сгреб деньги, сунул Сергею книгу и, припадая на ногу, засеменил через дорогу к гастроному, где стояла другая очередь, за водкой.

Цветы он раздобыл у себя на Релке – в огороде бабки Марьи напластал астр.

И тут ему пришла мысль подарить Аньке секундомер, пожалуй, единственно ценную вещь, которую он имел. Секундомер достался ему от Гришки Дохлого, он участвовал в городской фотовыставке, получил диплом и ценный подарок – секундомер. Гришка быстро свернул ему шею, хотел выбросить, затем отдал Сергею.

Анька секундомер не взяла, повертела его, пощелкала кнопкой и вернула. Книгу, даже не посмотрев, сунула в полиэтиленовый пакет. А вот цветам обрадовалась. Сергей не понял. И какой толк в этих цветах? Другое дело – книга, ее можно прочитать и дать другим. В конце концов, она может лежать долго и напоминать о том, кто тебе ее подарил. А цветы? Через два дня засохнут, их выбросят и все. Отец никогда не дарил матери цветов – это он помнил точно. Но помнил и другое. Однажды он, Сережка, нарвал жарков и принес домой. У Аньки, когда он ей неловко сунул букет, было такое же лицо, как тогда у матери.

Они пошли на Ангару, сели на обглоданное водой бревно и стали смотреть на воду, на освещенный фонарями противоположный берег, на темный шпиль Знаменского монастыря. Вскоре из-за горы выползла огромная луна и по воде, прямо к ногам, прибежала светящаяся тропинка.

Сергей смотрел на Аньку уже не так, как раньше, он еще сам не знал, как, но чувствовал: что-то произошло в нем. Все, что было прежде, показалось пустым и ненужным. Только сейчас он начинал слышать, видеть и понимать все по-настоящему.

Анька болтала без умолку, и он, обалделый, сидел и слушал, и что бы она не говорила, было наполнено для него особым смыслом. Но почему-то больше всего укололо признание: оказывается, Анька боялась его просто до ужаса. Называла не иначе, как релский бандит Рябцов. Слышать такое было неприятно – он имел о себе несколько иное мнение.

– Что, и сейчас боишься? – хмуро спросил он.

– Сейчас? – Анька посмотрела на него прямо и вдруг осторожным кошачьим движением тронула его за волосы. – Нет, сейчас нисколечко. Волосы у тебя мягкие. А моя бабушка говорила: «У кого волос жесткий, у того и характер жесткий». Как у моего отца.

– Совсем необязательно, – заметил Сергей. Ему хотелось, чтобы она еще раз тронула его за волосы, но Анька пошла дальше, а когда пришло время расставаться, взяла и чмокнула его мягкими губами в щеку.

– Это тебе за цветы.

С того дня, когда он приезжал домой, выходил из автобуса на Барабе, первым делом отыскивал дом Хановых. Для него он стал особенным – сюда приезжала Анька. Если кто-то из релских упоминал Анькино имя, он вздрагивал – у него появилась тайна. И Бараба стала для него не только автобусной остановкой – от нее он повел отсчет всему.

Вскоре Анька уехала в Бодайбо, потом начались экзамены, и он на время забыл о ней. Но после экзаменов послал открытку, она ответила длинным письмом. И тут он узнал: Анька пишет не только ему. Женька Брюхин, встретив его, сказал, что собирается в Бодайбо в гости к Галеевым. И Сергей не ответил на письмо. Ему показалось, Анька ведет двойную игру.

В конце июля он узнал от Дохлого, что Анька прилетела, была на Барабе, спрашивала про него.

– Я не шучу, спрашивала, – поймав недоверчивый взгляд, сказал Гришка. – Она сегодня с матерью на море уезжает.

Сергей – бегом на остановку, впервые в жизни остановил такси и помчался на железнодорожный вокзал, почти успел, поезд еще стоял. Заглядывая в окна, он побежал вдоль вагонов, но в это время поезд тронулся. Он увидел ее, она смеялась, махала кому-то в окно. Сергей остановился и поглядел, кому – она махала Женьке Брюхину.

Проснувшись, Сергей не сразу понял, где находится и что за потолок у него над головой. Он быстро, по цепочке восстановил последние дни, облегченно вздохнул: ну вот и сбылось, наконец-то он проснулся не в казарме, не в палате госпиталя и не на полке вагона, а дома. Точно боясь пропустить для себя что-то радостное и важное, он соскочил с дивана, оделся, пошел на кухню, глянул в окно и, пораженный, замер. Он увидел то, что вечером было скрыто темнотой. За колодцем на огороде лежал свежераспиленный брус, чуть дальше аккуратной стенкой доски, поддоны с кирпичом, бревна. Забор, который когда-то отделял их от Брюхиных, был снесен.

«Торопятся соседи, – ощутив, как уходит из него радостное чувство, подумал Сергей. – Был бы жив отец – не позволил».

Когда он ехал в поезде, то первым делом наметил сходить в военкомат, встать на учет, затем съездить в интернат, зайти в школу, встретиться с учителями, но сейчас собрался к брату – выяснить, почему он надумал продавать дом. Но вдруг он поймал себя на мысли, что ему не хочется видеть брата после того, что он увидел здесь.

Сергей решил вначале сходить к отцу с матерью. Еще там, в Афганистане, дал слово: если останется жив, первым делом пойдет на кладбище.

Родители были похоронены в Ново-Ленино, на горе. Раньше это место называли Порт-Артуром, говорили, в память о Русско-японской войне, но потом название забыли, как забывают многое, что случается на земле. Поколебавшись, Сергей отправился пешком. Он спустился к озеру, свернул в переулок, ведущий к тому месту, которое они раньше называли Песочными Ямами. Теперь здесь была свалка: напротив домов бочки, ведра, банки, заржавевшие кровати и кроватки, трубы, драный толь, битое стекло – не утруждая себя, люди валили мусор себе под нос. Скособочившись, с заколоченными окнами, безучастно смотрел на болото недостроенный дом Яшки-старателя.

Минут через двадцать Сергей поднялся на мостик, который был переброшен через железную дорогу. Справа в лесочке, за озером, из тумана глянула на него маленькая деревянная церквушка. Обгоняя его, обдавая бензиновой вонью, шли по дороге машины, навстречу им ползли переполненные автобусы. Московский тракт отодвинулся от Ангары, спрятался от Барабы за железной дорогой. Слева по болоту строилась объездная дорога, желтая насыпь, горбясь, шагала через болото. В заросших камышом озерках черными точками, как поплавки, торчали дикие утки, и Сергей, увидев их, почему-то обрадовался: надо же, кругом скрежет, грохот, звон, а птицы вопреки всему живут. Значит, еще не все потеряно.

После смерти матери он впервые шел этой дорогой, и вот сейчас, при виде голубых оградок, его охватило чувство вины: почему не приходил раньше? Боялся? Может быть. Это после пришло понимание: меньше всего надо бояться мертвых. А страх, скорее всего, появлялся оттого, что именно здесь понимаешь: всему есть конец. Но ходить сюда надо для того, чтобы не забывать: те, кого мы помним, живы.