Эля Джикирба - Лиловый рай. Книга третья

– Не шевелись, если не хочешь задохнуться.

Предупреждение было напрасным, поскольку ни ногой, ни рукой Майкл пошевелить не мог, не говоря уже о том, чтобы оказать сопротивление.

– Что ты делаешь? – задыхаясь от нехватки воздуха, прошептал он, по-прежнему не понимая до конца, шутит с ним этот человек или нет.

– Собираюсь признаться тебе в любви.

– А почему так… странно? Отпусти и признавайся.

– Э-э, нет, моё синеглазое чудо. Я собираюсь признаться тебе именно в этой позе. Так будет понятнее, уж поверь.

– Вряд ли. Отпусти, мне больно дышать.

– С тобой, тигрёнок, нельзя вести себя иначе. Ты можешь быть очень опасен. Ты даже сам не знаешь, насколько можешь быть опасен.

В голосе Оскара появилась характерная при возбуждении хрипотца, дыхание стало прерывистым, пенис окреп, и, так как поза захвата вольно или невольно заставляла его прижиматься к Майклу вплотную, тот сразу почувствовал наступившую у Оскара эрекцию.

– Отвали от моей задницы, сукин сын, – яростно зашептал он и вновь попытался вырваться из душных болезненных объятий.

– Я же сказал – будь паинькой. Дядя Оскар не хочет навредить тебе. Он всего лишь просит минуту внимания.

– У тебя встал! Мне противно, отвали!

– Противно? Что ты хочешь этим сказать, красавчик? Что большой босс Стив Дженкинс выделил тебе лучшие апартаменты на вилле просто так, за твои, без сомнения, самые прекрасные в мире глазки? Давай не будем играть в эти детские игры. Давай просто, без обиняков и экивоков, будем любить друг друга прямо сейчас. Ты уже большой и умный, поэтому пообещаешь мне быть паинькой, а я, в свою очередь, буду ласковым и терпеливым. Клянусь честью, я буду с тобой таким, как ты этого заслуживаешь, моё солнце!

– Меня сейчас стошнит. Кстати… то, что ты мне предлагаешь, называется… попыткой изнасилования… Ты в курсе?.. Хотел бы я посмотреть на тебя после того… как тот самый большой босс поговорит с тобой на эту тему, – с трудом прошептал Майкл.

– А мне плевать. Ради общения с тобой я готов на всё. Плевать!

Майкл попробовал сменить тактику.

– Я не сплю с ним. Он усыновил меня, если говорить… о формальной стороне, хотя я не просил его об этом… Мы с ним просто… друзья, если иметь в виду факты… Отпусти…

– Хорошо излагаешь, моё чудо, – ласково заметил Оскар, и Майкл вдруг явственно осознал, что этот ловкий и очень сильный человек и не собирается его отпускать, более того, он даже если и слышит, то не слушает его.

«Ты точно не Боб Джералд», – хотел сообщить он, но пришлось бы объяснять, кто такой Боб Джералд, что вряд ли было удачной идеей.

– Как глупо мы выглядим… – набравшись сил, прервал невольно возникшее молчание Майкл. – Два разновозрастных барана… Один озабоченный, второй тупой.

– Не возражаю. Я баран – да. Я озабоченный – о, ещё как! А вот почему ты себя так обзываешь, не пойму? Ты не заслужил ни одного бранного слова в свой адрес, ни единого, мой сильный и сладкий мальчик.

– Я тупой баран, потому что уже целую вечность стою здесь, прижавшись к твоим яйцам, в самой нелепой позе, какую только можно представить, – выдохнул Майкл.

– Так отдайся мне.

– Размечтался. Иди трахай шлюх, там тебе самое место.

– Как ты вкусно грубишь, моё чудо, – прошептал Оскар и попытался залезть языком Майклу в ухо.

– Убери язык. Мне противно… ну пойми же, наконец… – вновь сделав попытку вырваться, яростно зашептал Майкл, но Оскар не обратил на его подергивания ни малейшего внимания.

– Ты умный и дерзкий, а не только сказочно красивый, – периодически залезая языком Майклу в ухо, заговорил он. – Нежный и сильный, гибкий и грациозный, в тебе океан достоинств и ни грамма манерности. Ты воплощение гармонии, апофеоз античной мечты об идеале, гимн красоте. Оживший Адонис.

И неожиданно ослабил объятия, но ровно настолько, чтобы Майкл мог чуть свободнее дышать. И тут же возобновил прерванный монолог, уже не прерываясь на ласки, а ровно, будто по написанному.

– С того мгновения, как я увидел тебя там, в аэропорту, я испытываю к тебе целый спектр чувств: от низменных и развратных до желания поклоняться тебе и целовать пыль под твоими ногами. И эта адская мешанина так меня заводит, что у меня нет никаких сил терпеть. Честно, я раньше никогда не думал, что вообще смогу запасть на белого парня. Мне белые парни всегда были… ну, никак, в общем-то. Но ты не такой, как все. Ты особенный, таких больше нет нигде в мире. Ты чист и целомудрен, да-да, целомудрен – и одновременно возбуждаешь самые страстные и низменные желания. Если бы ты достался мне в безраздельное пользование, давай предположим подобное на минуту, я бы не слез с тебя неделю, наверное. Целовал бы до обморока, трахал бы до полного онемения конечностей и там же, у любовного ложа, молился бы на тебя, как религиозный фанатик. Послушай, мы же теряем время. Давай договоримся по-хорошему.

– А если не договоримся? – подавив смешок, невольно возникший от резкой смены темы, спросил Майкл.

– Что значит – если? Что за ерунда? Давай договоримся. Ну давай же, давай, будь паинькой – и больше от тебя ничего не требуется. Просто нагнёшься и расслабишься. Остальное я беру на себя.

– А если не договоримся? – повторил свой вопрос Майкл. – И если я откажусь? Тогда ты изнасилуешь меня, невзирая на море моих необыкновенных достоинств? Какой-то когнитивный диссонанс получается, ты не находишь?

– Ай-ай-ай, какие слова, какие слова! И произносит их не литератор или политолог, а семнадцатилетний юноша. Что ты заканчивал, кстати?

– Школу для сирот, – пробормотал Майкл.

– А выражаешься как выпускник крутого колледжа. И умудряешься при этом не выглядеть противным занудой. Ох-х, «моя ты прел-л-л-л-е-с-с-с-с-ть»!

Майкл невольно рассмеялся.

– Тоже любишь Толкина? – спросил Оскар и, вновь усилив цепкость объятий, захватил губами край его уха, скользнул по нему языком и довольно чувствительно прикусил мочку.

Майкл замер. Он не знал, что делать, действия Оскара были отвратительны и одновременно возбуждающи, высвободиться из его объятий было невозможно, уже затекли и стали болеть плечи и руки, и становилось невмоготу ощущать позади эрегированные выпуклости.

«Хоть бы кто-нибудь постучал в дверь», – тоскливо подумал он и решил вообще не разговаривать со своим неожиданным поработителем, а просто молчать в ответ.

Майкл, конечно, мог закричать. И так громко, насколько это возможно. Или хотя бы попробовать крикнуть разок. Но он и не подумал поступить подобным образом. Сам факт исторгнутого из груди крика был унизителен даже в мыслях, не говоря уже о том, чтобы проделать это наяву.

В конце концов, его никто не убивает. Чего кричать? Он же не девчонка.