Ирина Ринц - Книга о прошлом

Аверин остановился и резко развернулся. Он глядел на гостя с искренним изумлением.

– Я не собираюсь готовить обед, – вежливо сообщил он после некоторой паузы. – Обычно я использую это время, чтобы немного поработать. Наташа обедает на работе с подругами… И потом – у меня и так ощущение, что я целыми днями только и делаю, что стою у плиты. Кашки, кисельки и протёртые супчики у меня уже в печёнках, если честно, сидят…

Радзинский, конечно же, обратил внимание, что Николай упомянул в своей речи всех, кроме себя. Напрашивался вывод, что для себя он принципиально не готовил и никто другой, судя по всему, этого тоже не делал. Но Радзинский, когда ему было нужно, умел быть деликатным и эту тему благоразумно решил не развивать.

– Когда же ты диссертацию-то пишешь? – сочувственно поинтересовался он, выводя, таким образом, разговор на более безопасную тропу.

– Лучше не спрашивай! – нахмурился аспирант, снова направляясь в сторону кухни. – В основном, в библиотеке. – Он поставил на огонь чайник, разлил по чашкам заварку. – Моя бы воля – сутками бы оттуда не вылезал! А печатать готовые куски вообще приходится урывками. Ночью стучать на машинке я не могу, днём, когда ребёнок спит, тоже…

– Ну, с этим могу помочь, – не раздумывая, заявил Радзинский. – Я подобными условиями не стеснён, машинка у меня имеется и скорость у меня приличная… Если у тебя есть сейчас готовый текст, могу забрать и вернуть уже в отпечатанном виде.

Аверин заметно напрягся и некоторое время молчал, неспешно помешивая чай в своей белой фарфоровой чашке, похожей на цветок – водяную лилию, или распустившийся лотос.

– Викентий, что Вам от меня надо? – наконец, с видимым усилием произнёс он.

– А я уже думал, что не спросишь… – усмехнулся Радзинский. – А на «Вы» – это потому что я снова впал в немилость?

Николай глянул на него с тоской:

– Нет. Потому, что мне надоел этот балаган. Я Вас совсем не знаю, но почему-то должен делать вид, что мы друзья. Совместное распитие спиртных напитков не делает людей ближе друг другу.

– А вот здесь ты ошибаешься, аспирант, – ухмыльнулся Радзинский. Уже не спрашивая разрешения, он достал из пачки сигарету и щёлкнул зажигалкой, прикуривая. – Алкоголь весьма способствует раскрепощению и, как следствие, сближению малознакомых людей.

– Допустим, – поморщился Аверин. – Однако к нашему разговору это имеет лишь косвенное отношение. Я задал Вам конкретный вопрос.

Радзинский внутренне съёжился и даже движения его замедлились, как будто ему требовались неимоверные усилия, чтобы поднести сигарету к губам.

– Понимаешь, так всё достало – сил нет! – честно признался он, наконец. – Если продолжить и дальше так жить, как сейчас, впереди только более или менее торжественные похороны и больше ничего… Ну, что я тебе рассказываю!.. – Радзинский нахмурился и глубоко затянулся терпким, смолистым дымом. – У меня долгие годы уже такое ощущение, будто я провалился в какой-то нескончаемый кошмар и не могу проснуться. И все вокруг спят с открытыми глазами. Я раньше думал – за границей по-другому. Всё то же!.. – Радзинский нервно взмахнул рукой – сигаретный дым призрачным шлейфом повторил рваную траекторию. – А теперь представь, что в этих условиях ты вдруг встречаешься с трезвым, осознанным взглядом бодрствующего человека. Ты мимо пройдёшь? Или побежишь следом? И как ты этому человеку объяснишь, что тебе от него надо? – Поскольку Аверин молчал, не поднимая на собеседника глаз, Радзинский некоторое время усиленно дымил, не находя в себе мужества первым прервать затянувшуюся паузу. Наконец, сделав ещё одну затяжку, он вдруг решительно утопил окурок в чашке с чаем, вдохновенно встряхнул кистями рук и прямо из пальцев вытянул светящуюся розовую ленточку. Разложив её кольцом на ладони, аккуратными движениями придал ей форму цветка и протянул Николаю. – Давай дружить, аспирант, – через силу усмехнулся Радзинский.

Аверин с интересом взглянул на раскрытую ладонь, затем – внимательно – на гостя.

– Вы отдаёте мне свою энергию. Фактически, дарите мне себя. Я правильно понимаю?

– Ну, теперь хоть буду знать, как это называется, – жёстко ответил тот, не сводя с Николая напряжённого взгляда.

Аверин, похоже, сжалился, понимая, что сидеть так – с протянутой рукой – довольно унизительно. Он обеими руками – одной сверху, другой снизу – обхватил ладонь Радзинского и перевернул тыльной стороной вверх. Цветок остался в руке у Николая. Он крепко сжал его в кулаке. Заулыбался, взгляд его сразу потеплел. Когда Аверин разжал пальцы, цветка уже не было.

– Не делайте так больше, – доброжелательно посоветовал он. – По крайней мере, без особой надобности. Я смотрю, Вы часто этим пользуетесь, и это Вас истощает.

– Я по большей части из других ниточки тяну, – откровенно сознался Радзинский. – Очень помогает в жизни.

Аверин сразу нахмурился.

– Это мне и не нравится.

– И?

– Что – и?

– Я не должен больше так делать? Это твоё условие?

Аверин опешил.

– Я не собираюсь выставлять Вам условия. За кого Вы, вообще, меня принимаете?

– Ну, как сказать… За человека, который знает больше, чем я?..

– М-м-м… Вы ставите меня в тупик… – Глаза Николая заблестели от тщательно сдерживаемого смеха. – Честно говоря, я ничего не знаю. И о чём Вы говорите, не понимаю.

– Ой, ли? – неприязненно сощурился Радзинский. – Когда ты чёрным магом меня обозвал, ощущение было такое, что ты знаешь, о чём говоришь…

– А-а-а, Вы об этом, – скромно потупился Николай. – Ну, это я погорячился. – Он улыбался при этом так лучезарно и светло, словно ангел. Если ангелы улыбаются, конечно… – Просто то, что Вы делаете – это магия. А любая магия – это насилие. Насильственное вмешательство. Даже в целительстве есть этот элемент. Например, прежде чем работать с пациентом, целитель включает его в свою ауру – понимаете, да?

– И?

– Что – и?

– Есть альтернатива?

Николай сразу занервничал – даже румянец обозначился на скулах.

– Конечно, есть, – сухо ответил он, надолго припадая к чашке с чаем.

– Какая? – терпеливо поинтересовался Радзинский, когда молчание затянулось.

Вместо ответа Аверин принялся бессмысленно переставлять располагавшиеся на столе предметы, пока потерявший терпение гость не отнял у него сахарницу и не отодвинул от него чашку. И ложку.

– Вы Евангелие читали? – собравшись с духом, спросил тогда Николай. И даже решился поднять на собеседника затравленный взгляд. Было очевидно, что он заговорил сейчас о чём-то очень интимном, и что подобная откровенность для него мучительна.

– Нет, – успокоил его Радзинский, расслабляясь и приготовившись слушать: он прислонился спиной к стене и вынул из пачки сигарету – курение, как он искренне полагал, всегда помогало ему яснее воспринимать информацию. Но тут Аверин внезапно наклонился через стол и выхватил из рук Радзинского сигарету и зажигалку. Вид у него при этом был торжествующий. – Отомстил, аспирант? – усмехнулся Радзинский. – Ладно. – Он примиряющим жестом поднял кверху руки. – Принимаю. Сижу смирно, внимательно слушаю.