Павел Владыкин - На этой планете мы – живьём…

Везение зависит и от распределения. Загонщику лосей не важно, где он стоит. Получит он лосиные ноги. Гон – дело механическое, без особых затей. А вот распределение по номерам – дело важное и потому договорное. Если лось на виду у двоих номерных, стрелять может только один, тот, к которому сохатый ближе.

Зверь часто выходит победителем в борьбе с человеком. Сколько живу, все удивляюсь сообразительности животных. Однажды охотники медведя – радиослушателя обнаружили. Он забрался на столб с радиопроводами и голову к проводам прижал. Если бы там электрический ток был, не полез бы. Ведь он же не дурак.

Ну так вот, шум опять пошел, будто полроты гонят лося на номера…

А другая бригада (как это не сказать) пошла на кабанов. Целый воз гнилых апельсинов подвезли. Кабаны кормиться прибежали. Двух кабанов там подстрелили.

«Умку» хоть в книгу рекордов ставь. Одним выстрелом однажды взял Умкин лося и глухаря. А Вениамин Дарский, было дело, дуплетом сразил двух кабанов.

Арсеньев, по прозвищу Дерсу Узала, как-то раз, поспешив, вместо сохатого чисто подрезал кустарник, будто пилой напилил… Однажды в лошадь по ошибке стреляли. Она ускакала, и судьба ее неизвестна.

Давай еще по маленькой! Капустку цепляй.

Но многие лоси проскальзывали как мыло. Живыми проходили через все номера.

Чего тебя еще интересует? Тепло у нас. Вон как меня разморило.

Когда это случилось, в избе тоже жарко было. Всех с вечера сморил сон. Лишь дежурный не спит – следит за собаками, за ружьями, сохраняет очаг. Под утро кашеварит. Один дежурный рассказывал, что кое-кто хохочет во сне. Может быть, анекдот только-только дошел…

Закон – вдоль номеров не стрелять. Встал на номер – замри, не дыши…

Номера встали около лесной дороги. По логу загонщики топчут снег. Их услышал на лежке лось. Встал, длинноногий, высоко вскинул рога.

По свежести кала наши доки-загонщики определяют, давно ли зверь прошёл. На зуб пробуют. Вот тут след ещё не замерз. Шаг размеренный и редкий. Сохатый шёл через кустарник – ветки подломились. Не пуган, похоже, рогатый…

Гонят загонщики лося на стрелков. Предохранители сняты, курки взведены. Все примечает номер. Шумно взлетел тетерев… Раздался хруст… С осин слетел снег… Куст шевельнулся… Все приметы – зверь движется. Вот показалась голова с ветвистыми рогами.

– Говоришь как по – писанному.

– Так ведь вы всегда так пишете. А мы привыкаем так говорить. Чтоб вам было проще писать-сочинять…

Лось, вспугнутый загонщиками, осторожен, напряжён. Стоит, шевелит ушами. Могучий, благородный зверь вышел на выстрел.

Стрелок поймал в цель лопатку. Задержал дыхание. И плавно нажал на спуск. Лось вздрогнул. Пробежал метров пятнадцать, скатился в лог и там упал.

«Снимайте номера!» – кричит стрелок.

Тут же начинают разделывать тушу. Идёт съемка видеокамерой. Лося разрубили на четыре части. Ждут «буран». Загружают в него мясо. Кто-то схватил фал и покатил на лыжах за «бураном» к избушке. Вот так всё делается.

Ну и без кабана уезжать негоже. «Бугор», командир, пошел в разведку. Вдруг кромкой леса идёт лиса. Охотник вскинул карабин (полный магазин патронов). Свистят пули. Только порошу они подняли. В миг лиса исчезла в лесу.

– С пятисот метров брать лису – глупость! – орет сзади будто вечно сердитый Конщиков.

«Бугор» вернулся и увлек всех в лес. Там на поляне, на располовиненной копне лежит темная масса.

– Да это же мужик в телогрейке. Спит, на солнышке пригрелся. Пьяный, наверное, – говорит «Дерсу Узала».

Чуть шумнули. Мужик поднял голову, обнажив большие клыки. Это был кабан. «Мужик» спрыгнул с копны и пошел наметом по снегу. Загуляев – «зоркий глаз» – застрочил из «сайги». К нему другие присоединились. Только зря все. Кабан метнулся в хвойный лесок и там исчез. Пересекли лесок. На след вышли – ни крови, ни шерсти на кустах. Сумел засоня-кабан уйти.

Тут уж солнце зашло и луна поднялась. Повернули назад. В домишке выпили и закусили. Уехали. Осиротела охотничья база.

А стрелять надо без дрожи в коленях. Шкуру не портить – метить в глаз.

Лосиную печень лучше всех приготовит Умкин. Деликатес!

– Ты все отвлекаешься, Иван Семёнович. Ты мне рассказываешь, как бывает у вас, да что когда делается. Про ту историю расскажи.

– Трубят рога, зовут в лес.

– Ну, давай-ка про тот день. Без лирики.

– Так я и говорю. Вениамин Дарский не имел в охотничьих трофеях рогов. Поскольку все коров добывал. Одиннадцать штук коров-лосих подстрелил за все свои охоты. Ходил босой по снегу. По примеру Кочкина. Утром встают. И не обуваясь – на снег, по сугробам. Кочкин («карабинер» его звали) играл с Дарским в карты на гуляние по снегу босиком. А избу Кочкин вытапливал как баню.

Вениамин Дарский очень недоволен был своим номером. «Не пойдёт сюда лось», – сказал он. А я его успокаиваю: «Здесь обязательно пойдёт. Жди, надейся».

И тут выходят на него сразу два лося. Ох, и сохатые! Ну и счастье! Роскошные рога. Особенно у первого – царские рога! Обоих лосей видел и соседний номер – Селедков. Он был дальше и левее. И, наверное, надеялся, что Дарский пропустит лосей.

То ли заспешил Вениамин, то ли передержал прицеливание. Представляешь его состояние?! Вот он, миг торжества! Вот они, золотые рога! Вот он, охотничий триумф! Выстрелил. Ух ты, мать! Звери метнулись назад и в сторону.

Вот оно – счастье! И Вениамин упал… Он такого рогатого красавца ждал всю жизнь. Все дни недели до выходных грезил охотой.

Селедков первым прибежал к Дарскому. Тот еще дышал. И, может быть, только один из нас – Кочкин – мог ему помочь. Можно еще было попытаться вывести сердце из спазма.

Смерть пришла за Вениамином быстро.

Сияло солнце всю дорогу до избушки. На солнышко, что на смерть, во все глаза не взглянешь. Это я в четырехтомном словаре Владимира Даля прочел.

Одного лося Дарский, видимо, зацепил. Немного алых капель было разбросано по следу – как клюква замороженная на снегу.

Каждый его прилет сопровождался короткой фразой: «Цвирк-фьюить-цвирк!», что означает, видимо: «Ну вот, я здесь!» Меня давно уже заботит, что нет в нашем человеческом языке слова, точно передающего птичий свист. Поэтому приходится довольствоваться очень приблизительным «фьюить».

«Цвирк-фьюить-цвирк!» И все. Больше он не цвиркал и не свистел. Сидел себе тихонько. Иногда шуршал. Поселился он у нас под кухонным окном. Строители когда-то делали шкафики в стене, чтобы жильцы пользовались ими как холодильниками. В таких «холодильниках» были отверстия наружу, на улицу.

Ласт, как мы его назвали, вселился в шкафик в конце апреля. Какое-то время он жил здесь один. «Цвирк-фьюить-цвирк!» И сидит себе, помалкивая.