Светлана Смолина - Китайская чашка

– Я тебя прошу…

Но так ни о чем и не попросила. Он качнул головой, отметая мирный путь. Она высвободила пальцы из мигом вспотевшей ладони ухажера и отступила на безопасное расстояние с предусмотрительностью дамы на рыцарском турнире.

– За сотый километр вас, сволочей! – Сосед встряхнул тяжелый куль в дорогом костюме за лацканы. – Всех до единого. И чтобы пахали и пользу приносили! Слышишь меня? Не чужие поля вспахивали, а народные, колхозные! Ты понял?

– Ты пьян, – заключила она за его спиной. – Иди домой.

Он на мгновение отвлекся на ее осуждающий голос, чтобы сказать, кому куда следует идти, и в следующую минуту оказался на земле с фейерверком искр перед глазами и гудением в ухе.

– Что это было?

На ладони, которую он отнял от звенящей головы, темнела кровь. Так много крови он увидеть не ожидал и для уверенности потрогал себя другой рукой. Результат был предсказуемым.

– Зачем ты полез? Как маленький! – Она вытащила из мягкого клатча бумажный платок и приложила к его разбитому лицу. – Вставай, на нас смотрят. Давай я вызову такси и отвезу тебя к врачу.

– Что это было? – повторил он, прижимая пропитавшийся кровью платок к рассеченной брови. – Этот тюлень не мог…

– Нет, конечно. Это его шофер. Их так учат – шофер и телохранитель в одном лице. Слава Богу, что он не стал стрелять.

– Это он меня пистолетом или кулаком?

– Я не заметила. Тебе надо к врачу.

– Обойдусь! – Он рывком поднялся на ноги, обнаружив, что снова может владеть своим телом, и оттолкнул протянутую руку. – Я не настолько пьян.

– Уже нет, – согласилась она и как ни в чем не бывало пошла к подъезду, как будто только что не была главным призом в противостоянии двух самцов.

Он прищурился одним глазом на огни отъезжающей с поля боя машины, потом на окна своей квартиры, льющие во двор мягкий приглушенный свет, и потащился следом за женщиной, провожаемый понимающими взглядами случайных свидетелей инцидента.

– Где ты была? – Забыв об испачканных руках, он развернул ее в лифте лицом к себе и придвинулся вплотную. – Почему ты не дома в такой час?

– У меня была встреча, папочка.

Ее глаза светились насмешкой и сопереживанием, и он не мог понять, чего в них больше. Его дыхание стало громким и прерывистым, и он прижал ее к стенке лифта, отбросив промокший насквозь платок. В ее взгляде промелькнул испуг, когда она увидела открытую рану, но он прочитал эту эмоцию как унизительную жалость и грубо стиснул ее в руках.

– Такой я тебе не нравлюсь? Тебе нравится дразнить меня?

– Такой не нравишься, – неожиданно холодно согласилась она и не ответила на воинственный поцелуй, которым он запечатал надменно сжавшиеся губы.

Лифт остановился на пятом этаже и распахнул двери, приглашая жильцов разойтись по домам, но мужчина шарил руками по узкому платью, пристрастно ощупывая свою спутницу, как будто боялся, что за пределами квартиры она растеряла свои округлые прелести. Лифт терпеливо ждал в отличие от соседей, которые двумя этажами выше в негодовании стучали по металлическим дверям и витиевато ругались.

– Кровь все еще идет. Нужно обработать, – увещевала его она, уклоняясь от поцелуев. – Дома есть перекись и пластырь?

– Дома есть все, – сквозь стиснутые зубы сказал он и, не выпуская ее из рук, вышел из лифта. – Все, кроме тебя.

– Тебе лучше пойти к жене. – Соседка перешла на шепот и покосилась в сторону итальянской двери с темнеющим посередине глазком. – Если она видела в окно…

– Мы пойдем к тебе, – тоном, не терпящим возражений, процедил он. – Даже если она видела.

Из зеркала в прихожей на них глянула странная парочка. Женщина в изящном кремовом платье, на котором причудливым узором сходились и расходились бурые отпечатки ладоней, и мужчина с залитой кровью половиной лица, как из старого американского триллера о маньяках.

– Хороши же мы с тобой, – усмехнулась соседка их отражениям и ушла искать в аптечке необходимые медикаменты.

Он наклонился к зеркальной поверхности, рассматривая рассеченную бровь, с легким головокружением то ли от остатков выпитого, то ли от удара, свалившего его на асфальт. «Это уже вообще ни в какие ворота, – согласился со своим двойником он и свирепо прищурился. – Драться из-за бабы. Из-за шлюхи. Да если бы кто-нибудь раньше мне такое сказал…»

– Он лапал тебя при всех! – Перекись шипела и пенилась в ране, и он морщился и норовил отвернуться, но женщина настойчиво возвращала его голову в исходное положение и продолжала медицинские процедуры. – Ты поощряла его.

– Я устала и хотела домой. А он все никак меня не отпускал.

Она оправдывалась с таким безразличием, будто находилась мыслями где-то далеко.

– Ты обслужила его в машине?

Он хотел ударить побольнее, но его слова не достигли цели. Вместо того, чтобы обидеться, она наклонилась и примирительно поцеловала его в уголок рта.

– Нет.

– Если ты лжешь…

– Хочешь проверить?

Она бережно соединила расходящиеся края раны, прикрыла ее марлевой салфеткой и водрузила ему на лоб полоску пластыря.

– И проверю! – решительно заявил он, поднимаясь с табуретки.

– Лучше бы тебе съездить к врачу, там зашьют.

Соседка намыливала руки, пока он с садистской неторопливостью расстегивал бесконечную молнию на ее платье и наблюдал за ее лицом, отраженным в большом зеркале.

– Я куплю тебе другое платье, – пообещал трезвеющий сосед, трогая губами обнажившийся овал плеча. – Много платьев. Украшения, какие захочешь. Все, что пожелаешь.

Она откинула голову назад, подставляя шею под его поцелуи, и закрыла глаза, отдаваясь во власть его рук и его голоса, не слушая слова, не желая вникать в смысл сказанного.

– Ты слышишь, я куплю тебе все! А взамен…

– Взамен? – Она удивилась, впустив это словечко из их давнего спора в свое сознание, и распахнула глаза. – Ты покупаешь меня?

Сейчас было самое время сказать о квартире и о том, что эта история не может дольше тянуться, что его ревность стала постоянно зудящим струпом, а ее приходящие любовники отравили ему каждый час жизни. Следовало сказать и о том, что мучиться вдали от нее и рядом с ней выше его сил, что нельзя забывать обо всем в ее объятиях и помнить ее объятия на работе, в компании друзей, в супружеской спальне, везде. Заявить, что нет смысла отказываться от привычной жизни, от пятничного перебора телефонов старых подружек, от новых знакомств, от пустующего гостиничного номера, проплаченного на много месяцев вперед. Невозможно вспоминать о ее квартире не как о будущей гардеробной, а как о пристанище, куда стремишься поскорее вернуться из офиса, из отпуска, из-за стены, из понятного мира, когда-то обустроенного с любовью и со вкусом. Нельзя думать вообще ни о чем подобном, потому что это всего лишь крохотная квартирка и чужая женщина в ней, которая сводит его с ума своей почти рабской покорностью и необъяснимой непокорностью, своими теплыми улыбками и ледяной холодностью, своими редкими объятиями и каждодневным предательством.