Светлана Смолина - Китайская чашка

– Не вздумай ничего ляпнуть!

Для него не было секретом, какими словами прокомментирует адюльтер сидящий напротив человек. Это были его собственные слова, его мысли, его сомнения и обиды.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. А что жена?

О той, другой, запретной, говорить было рискованно, зато не возбранялось оторваться на этой.

– А что жена?! – взвился он. – Может, мне у нее совета спросить?

– Ты нарываешься на скандал как будто специально. Гулять там, где работаешь и где живешь…

– Скандала не будет, – мрачно огрызнулся он и прикурил от умирающей сигареты, как путник на ветру. – Откроет рот – закроет за собой дверь.

– Ну, если оно того стоит…

Партнер никогда не выказывал лишних эмоций, тем более, по таким пустякам, и сейчас не стал читать дружеских нотаций, хотя в душе был удивлен, что на весах знакомой ему жизни балансировали такие несравнимые ценности, как брак и сиюминутная связь.

– Но ты же не ходишь к ней прямо туда? – осторожно уточнил он и догадался об ответе по хмурой растерянности собеседника. – У тебя ведь есть номер.

Соседу и в голову не приходило умыкнуть ее в гостиничное раздолье на окраине Москвы с поскрипывающей кроватью «для молодоженов». Подальше от их общего дома, от машин со знакомыми номерами и дворовых бабушек чекистской закалки с цепкими глазами за толстыми стеклами очков. Это было так же дико, как высадить в заснеженную клумбу экзотический африканский цветок.

А ведь, пожалуй, попробовать стоило. И тогда его не будет преследовать чужой запах и вид скомканных простыней, и не будет сводить с ума шелковый халатик и заправленная за ухо прядь волос. Не будет повода ревновать ее к пассажирам залетных иномарок. Останется только она. И какой она будет за пределами своей убогой норы? Ведь он никогда не видел ее в платье и на каблуках, с украшениями в ушах и на шее, при дневном свете, среди других людей. Узнает ли он ее в коридоре перед дверью номера, где побывали все его случайные и неслучайные подруги?

И почему такая простая мысль не приходила ему в голову раньше? Надо просто вывести ее «из тени», пригласить в ресторан, рассмотреть, как дотошный энтомолог изучает новый вид мотылька, пришпиленного булавкой, и убедиться, что вся ее загадочность и непостижимость – это такой же «пшик», как незамысловатые капризы второсортной певички в поисках богатого мужа.

– В отель, говоришь, – хмыкнул он, когда друг уже и думать забыл о своем вопросе. – Поедемте в номера, мадемуазель.

– Я не пойду. – Женщина потрясла все еще влажными волосами и зябко запахнула полы халата. – Я быстро устаю от толпы.

– Есть чертова прорва маленьких ресторанчиков, где почти всегда пусто, – продолжал настаивать он, звериным чутьем угадав, что она будет отчаянно сопротивляться. – Я всегда удивлялся, как они умудряются выживать.

– Почему для тебя так важно вытащить меня из дома? Или ты думаешь, что я не умею вести себя на людях? Или что у меня страшное заболевание, не позволяющее мне бывать на солнце?

– Не ерничай, я всего лишь предложил сходить в ресторан.

Сегодня она была несколько взвинчена, и сосед насупился, как филин в полдень.

– Не злись! – Проходя мимо, она почти невесомо коснулась его плеча. – Зато здесь мы можем делать все, что хотим.

– Я и там могу делать все, что хочу, – с апломбом заявил он ей вслед, и она обернулась от двери и понимающе улыбнулась. – И не вздумай во мне сомневаться!

– Как я могу, мой господин!

Она вернулась, опустилась на ковер возле его кресла и прижалась щекой к его колену. В этом ее театральном жесте было больше покорности и преданности, чем иронии, и он, не поверивший словам, вмиг забыл, о чем они спорили минуту назад.

– Черт с ним, с рестораном. – Он утонул пальцами в темных кудрях, побежавших до самого пола. – Мы и дома поедим.

Хозяйка квартиры едва заметно кивнула, будто с неохотой подчинилась его воле, а не вынудила его сделать по-своему.

– Ты вертишь мной, как собака хвостом, – вслух догадался он, оказавшись рядом на ковре.

– Или как хвост собакой.

На этот раз ей пришлось скрывать улыбку под опутавшими его шелковистыми прядями с изысканным ароматом цветущего апельсинового сада.

– Похоже, у этой новый поклонник, – сквозь зубы невнятно заметила жена, когда он на сон грядущий плеснул себе виски в хрустальный стакан и зазвенел кубиками льда. – Вылитый мафиози в дипломатической машине. Может, итальянец или вообще турок. И где она ухитряется их цеплять?

– Прямые поставки из-за границы, – бездарно ляпнул он, пролив жидкость на блестящую поверхность стола, и с досадой принялся выжимать намокший манжет рубашки.

– Думаешь, она из эскорт-услуг? – подхватила тему жена, будто не заметила его неловкости, и тут же вступила в диалог сама с самой. – Да она почти никуда не ходит. Сидит такая мышь в подполе, а мужики меняются, как в эстафете.

Мысль о том, что грязное сутенерское агентство управляет ею, словно балаганной марионеткой, была нестерпимой, как зубная боль. Он молча покосился на супругу и вытер пальцы о рубашку.

Его издавна занимал вопрос, почему молодая и привлекательная женщина ведет отшельническую жизнь за шторами в крохотной квартирке с безнадежно устаревшей мебелью и необходимым минимумом технических новшеств. Без родственников и школьных подруг, без комнатной собачонки с визгливым голосом, без красно-бурой герани в горшках, наедине с книгами, сигаретным дымом и собой.

– Перестань! – рассмеялась соседка, когда он заговорил о ее почти аскетическом уходе от мира. – Я бываю на театральных премьерах и на вернисажах, изредка езжу отдыхать на ипподром и даже хожу на скучнейшие приемы. Не каждую неделю, конечно, но все-таки выбираюсь из своей берлоги.

И, чтобы развеять его недоверие, сняла с книжной полки массивный альбом со снимками.

Убогое жилище с выцветшими обоями, красноватый свет бра над широкой кроватью и огарки свечей в тяжелых подсвечниках, шелковое неглиже и небрежно скрепленные на затылке волосы – вот тот образ, который он воскрешал в памяти всякий раз, когда думал о ней.

Листая страницу за страницей, он едва узнавал в эффектной красавице, не обращающей ни малейшего внимания на щелкающую камеру фотографа, свою запершуюся от мира соседку. Гибкие пальцы в бриллиантовых переливах, поднесенные к накрашенному рту, меховая накидка, приоткрывающая обнаженное плечо, холодновато-внимательные глаза, вспыхивающие огнями ресторанных люстр – неужели и это тоже она? Неприятным откровением стала целая серия изображений, где рядом с ней засветились разновозрастные мужчины в смокингах и костюмах, с массивными «печатками» и неизменным самодовольством на лицах. Но еще непривычнее оказались снимки, где она кормит с руки вороную лошадь, до рези в глазах сияющую блестящей шкурой, отчего казалось, что шкура припудрена лунной пылью.