Виктория Ближевская - Спокойных дней не будет. Книга III. Время любить

Охранник любезно вызвался присмотреть за Беллой и йорком, на пару раскапывающими хозяйскую клумбу.

– Тебе повезло, – сказала Соня, поднимаясь с братом под руку в дом. – Если бы она тебя обняла, пришлось бы менять костюм. Я смотрю, ты предпочитаешь белое, как невеста.

– Хочу казаться моложе и чище, чем есть на самом деле, – усмехнулся он, и ей показалось, что в его тоне зазвучали горькие нотки.

– Куда же еще моложе? – по привычке парировала она и устремила на Левушку испытующий взгляд. – У тебя проблемы?

– Так, небольшие неурядицы, – отмахнулся Левушка и снова обнял ее за плечи. – Хорошо, что ты здесь! Как Николай?

– Не очень… Стал раздражительный и капризный, как старая дева. Но физически крепнет прямо на глазах.

– Я слышал, ты отказалась от ночной сиделки? Не рано?

– Все в порядке. Иногда, конечно, он требует меня к себе…

– И ты дежуришь всю ночь?

– Пока он не заснет.

– Бедная моя…

– Все уже в сборе? – Она хотела поскорее уйти от неприятной темы. – Марина приехала?

– Ты же знаешь, она приезжает позже всех.

– Хочет эффектно войти в зал.

– Да уж, обычно это эффект разорвавшейся бомбы. Интересно, кого она привезет в этот раз. Ты слыхала, что с социалистом покончено?

– Дождались! Значит, Илья успокоился?

– Ну, если это называется успокоился… Во всяком случае, разговоры о финансировании коммунистического движения во Франции, кажется, уже позади. Кстати, мама с Лизой на кухне обсуждают меня, так что туда лучше не соваться, если не собираешься сплетничать и ругать меня на чем свет стоит.

– Ты не угодил им обеим? Как это тебе удалось настроить против себя двух любящих женщин?

– О, это долгая история. Как-нибудь я расскажу. А пока побегу принимать поздравительные звонки. А ты застанешь папу, как всегда, в кабинете.

– Не сомневаюсь. Где же ему еще быть!

Она постучала, но вместо ответа услышала телефонный разговор и, помедлив, все-таки решила войти. Илья сидел вполоборота к двери и интенсивно возражал невидимому собеседнику.

– Нет. Нет. Нет, я сказал! Даже не думай. Исключено. На это я не пойду. Нет. Меня это не интересует. Есть еще вопросы?

Но увидев в дверях Соню, перестал интересоваться продолжением беседы и опустил трубку на стол.

– Решила почтить нас своим присутствием?

– Извини, что помешала. Я зашла поздороваться.

– Проходи, коли зашла.

Он, не вставая, повел рукой в сторону кресла, и она направилась на привычное место.

– Как ты? – спросила Соня и разгладила юбку на коленях.

– Лучше всех.

– Мы давно не разговаривали.

– Это упрек? Снова виноват я?

– Никто не виноват, дорогой. Такая у нас с тобой жизнь, и мне жаль…

Илья пропустил мимо ушей ее сожаление, посчитав его неискренним, и, нахмурившись, без слов воззрился на сестру.

– И чем тебе не угодила жизнь?

– Да нет, все хорошо, – сказала она чуть истерично и поерзала в кресле. – Коля поправляется.

– Прекрасно.

– Левушка сказал, что у Марины закончился французский период. Тебе стало полегче?

– Один закончился, другой начнется, – уклончиво ответил строгий отец.

– С ней опять проблемы?

– Может, поговорим о погоде?

– О погоде? – Она растерялась, удивленно подняла бровь и встретила его раздраженный взгляд. – Ты не хочешь разговаривать, да? Извини, что я помешала. Увидимся за столом.

– Тебе больше нечего сказать мне, кроме этой чепухи?

– А чего ты ждешь?

– Ну, хотя бы формальных слов, что ты соскучилась. Или тебе плевать?

– Конечно, соскучилась, – повторила за ним она и мысленно отступила, покидая зону противостояния. – Я пойду.

– Я постоянно думал о тебе, каждый день.

Он не позволил ей уйти, вынудил вернуться в кресло, стиснуть руки на коленях и опустить виноватые глаза.

– Мне жаль.

– Жаль, что я думал? Это изощренный способ издеваться?

– Что все у нас выходит не как у всех.

– Мне нет дела до всех, – сурово отрезал он.

– Да, мы так редко видимся, – невпопад вздохнула Соня и подумала о другом, с кем она зачастила встречаться в последнее время.

– Не только по моей вине, правда?

– Конечно, милый, – поспешила уверить его женщина, и он тут же уловил в ее тоне фальшь и напрягся. – Со мной у тебя так много проблем…

– Что-то я тебя не понимаю. Что ты скрываешь?

– Боже упаси, Илюша, я просто ужасно устала. От этого у меня, наверное, портится характер. Я стала раздражительная и злая и иногда сама себя не понимаю.

Она нервничала, переплетала пальцы на коленях, трогала бриллиант в обручальном кольце.

– Это потому что ты занимаешься тем, что тебе в жизни не надо. – К частью, он отнес ее нервное напряжение на счет обычной для них конфликтной темы. – И не смей со мной снова спорить! Ты не привыкла к такой жизни.

– Так и есть. Ты прав, как всегда. – Она покладисто кивнула и обвела тоскующим взглядом комнату. – Но у меня на руках ребенок, больной муж и четыреста пятьдесят сотрудников. И все от меня чего-то хотят.

– И в первую очередь я.

– А у меня часто не хватает на все сил.

– Я не достоин стать четыреста пятьдесят третьим?

– Ты никогда не будешь даже вторым, потому что ты первый и единственный.

– Интересно ты рассуждаешь! Мое место в своей жизни определила, расставила приоритеты. И так все гладко у тебя выходит…

– Ах, совсем не гладко, Илюша. Ужасно коряво.

– Мне твои театральные постановки, Софья, давно поперек горла. Я сам решаю, под каким номером буду жить.

– Конечно, я ничего не навязываю. – Она сразу пошла на попятный, будто он был безмозглый мальчишка, который ничего не видит и которого можно убедить в чем угодно. – Выбор всегда за тобой.

Он, чувствуя, как давление пара внутри стремительно нарастает, взял себя в руки, все еще надеясь поймать ее убегающий взгляд. Орать не хотелось, не хотелось привлекать внимание близких и прислуги, которые то и дело проходили мимо кабинета. Поэтому он еще понизил голос, заставив сестру похолодеть перед приближением неизбежного шторма.

– Тебя постоянно бросает то в одну сторону, то в другую. То ты любишь меня без всякой меры, то смотришь волком и отталкиваешь. И что мне прикажешь делать?

– Я не знаю, братец…

– Ах, даже так! Новое амплуа в репертуаре! Видимо, сейчас ты извинишься, как хорошая девочка, и попросишься выйти из класса?

– Мне не за что извиняться.

Надменность и раздражение, промелькнувшие в ее словах, сразу расставили все по своим места. Это заявление было равносильно отказу и больше походило на вызов, чем на смирение кроткой овечки, роль которой она играла все это время, пока он, удерживая ее взглядом в кресле, вел допрос. Они поднялись одновременно, не спуская друг с друга настороженных глаз, но возле двери он оказался быстрее, чем она.