Валерий Рощенко - Романс с голубоглазой Эстонией

– Растем-с!..

Он сотрясал мою руку добрых три минуты.

– Вот ты в какую кают-компанию вхож!..

– У тебя тоже компания не хуже…

И тому подобное.

В общем, я задержался на три минуты, но просторный зал политуправления был уже полон. У задней стены, под портретной галереей основоположников марксизма-ленинизма и текущих лидеров компартии, сидели три адмирала во главе с командующим. Командир моей подлодки, капитан второго ранга Косторжевский, стоял за трибуной и листал конспект. Он встретил моё появление хмурым, недовольным взглядом, кивнул в сторону адмиралитета: мол, у них проси разрешения. Пришлось щелкнуть каблуками, обратиться к командующему:

– Виноват, товарищ вице-адмирал, задержался!.. Разрешите присутствовать?

Г. Ф. приспустил голову, глянул поверх очков. В вылинявших голубоватых глазах, как рыбы в воде, стояли довольство собой и недовольство окружающим миром. Казалось, человек явился на наш семинар прямо из ставки Сталина. Короткие холёные усы, густой бобрик волос, благообразное серебро седины. Розовые мясистые щеки поблескивали от обилия кремов. Солидный живот Г.Ф. держал его перед собой с принятой в верхних кругах важностью. Единственное, что отправляло нас к современности – форменная одежда, изменившаяся со времен войны.

– Это что, твой, Семен Семенович? – спросил он у Косторжевского.

– Мой, – скривившись, кивнул тот.

– Ну, батенька, подводишь ты своего командира, нехорошо! – процедил командующий устало-небрежно, оглядывая меня холодным и колючим, как ломанная сталь, взглядом.

Я стоял, вытянувшись и помалкивая. Пускаться в объяснения с командующим глупо.

– Чего молчишь? – спросил Г.Ф. – Фамилия?

– Капитан-лейтенант Перепёлкин, БЧ- два, три, товарищ вице-адмирал!

– Что ж ты, Перепёлкин, мать твою, ставишь своего командира буквой «зю»?!.. Торпедист должен быть точен, как хронометр!..

– Виноват. Хронометр и подвёл, – я выставил напоказ наручные часы.

– Так выброси их к бениной матери! Да побыстрей швартуйся за стол.

Молодые офицеры подобострастно хохотнули. Я расстегнул ремешок; садясь, швырнул часы в раскрытое окно со второго этажа. Они зашелестили внизу, в кустах сирени, вспугнув стаю воробьёв. В актовом зале сделалось тихо, как в подводной лодке на глубине двести метров. Все инстинктивно втянули головы в плечи. Г.Ф. отвесил малиновую губу.

Механически проследив за моими часами и убедившись, что они благополучно улетели, командующий надулся, как черноморскый бычок.

– Что за фокусы, мать вашу!? – хмыкнул он. – Ты, я вижу, батенька, ещё тот орёл!..

Продумав, он отстегнул свои командирские с золотым браслетом и кинул мне через стол.

– Лови, каплей!.. Один – ноль в твою пользу!..

Зал разрядился вздохом облегчения. Многие офицеры зашушукались, оглядывались на командующего, потом с завистью – на меня. «Повезло Перепёлкину, ни с того ни с сего адмиральские часы обрёл, да ещё золотые!..» Настроение у всех поползло вверх.

Кап-два Косторжевский, откашлявшись, начал запланированный доклад. Всё шло по проторённой дорожке: и доклад, и выступление дивизионного замполита, сглаживавшего углы и недочёты, потом – выступления офицеров, почти обязательные и одинаковые, как яйца в инкубаторе. Каждый заверял окружающих и себя в том числе, что крепко стоит на платформе трудового народа, что всецело осуждает оголтелый империализм, рвущийся в мировому господству, и что очередной съезд КПСС встретит с большим трудовым и моральным подъемом; а всё это, в конечном счёте, благотворно скажется на боевой и политической подготовке вверенной ему боевой части.

Комнадующий пребывал в полудремотном состоянии; было непонятно, что его вдруг разбудило. Неожиданно, прервав выступление одного из лейтенантов, он тяжело вздохнул и, грузно поднявшись, двинулся к красной трибуне. Молоденький вихрастый лейтенантик, пораженный страхом и почтением, посторонился, приняв стойку «смирно».

– Значит так, молодежь! – Г.Ф. не стал за трибуну, а оперся о неё локтем, свесив руку, унизанную обручами золотых регалий. – Многие из вас, как вижу, не дооценивают роль таких семинаров. Подходят к ним формально. Напрасно, я вам скажу, товарищи – господа офицеры!.. Потому как такие собрания имеют под собой практическую, бляха-муха, пользу. Какую – спросите?!.. Да такую, что конкретизируют нашу боевую задачу. Это должно быть ясно, как «отче наш»!..

– Так точно, товарищ вице-адмирал! – гаркнул лейтенантик, всё дальше отодвигаясь от трибуны, как бы давая ещё больше места тучному телу командующего.

– До ни хрена тебе не ясно! – Г.Ф. устало-задумчиво выкатил масляные губы. – Седьмой американский флот борозит, бляха-муха, Средиземное море, Куба по-прежнему обложена со всех сторон. Надо вникать в общественно-политическую обстановку, а не тарабанить, как попугай. В Афганистане появились вертолёты незнакомой конструкции, американцы называют их «морские жеребцы». А вы – мне: «империализм- социализм»!.. Нет, это, конечно, тоже надо знать. Но мы должны смотреть в корень, как говорил Козьма Прутков. У нас тут, в Прибалтике, под носом тоже зашевелился, бляха-муха, националистический элемент. Стратеги НАТО пытаются разыграть прибалтийскую карту. И не надо прятать голову в песок наподобие страуса. Надо смотреть правде в глаза, вскрывать всякие, пускай даже неприятные факты. Тогда мы будем во всеоружии. Потому как тут, по-соседству, – Польша. Там долбанная «Солидарность» мутит воду. Может кто-то хотел бы повторения венгерских и чехословатских событий?!.. Вот какая назревает обстановка, братцы-кролики!..

Командующий, как видно, устал от долгой речи, лицо покраснело, глаза застекленели. Он повел взглядом по залу, всматриваясь в лица, будто выискавая агрессоров всех мастей. Не найдя их, выпятил нижнюю губу и махнул рукой:

– Ладно, продолжайте!..

Г.Ф. двинулся к своему месту. За первым столом вскочил дивизионный комиссар и, отодвигая застывшего лейтенанта, подлетел к трибуне.

– Итак, кто желает ещё выступить? – обратился он к залу.

Ему хотелось блеснуть проявлением бурной активности масс, позарез нужна была чья-то живая возбуждающая речь, чтобы продемонстрировать адмиралитету свою незаурядную в том роль. Серые пристальные глаза остановились на мне, впиваясь, точно пиявки: «Перепёлкин, выручай!» – взывали они.

Я действительно часто бывал для него палочкой- выручалочкой; а сегодня, по его понятиям, просто обязан был реабилитроваться за опоздание и золотые часы, которые незаслуженно получил в подарок. Так во всяком случае читался его красноречивый взгляд.

Настроение у меня было не аховое. Слушая командирский доклад и отзывы о нём, я невольно вспоминал нашу дискуссию в доме отдыха на берегу Кясму-Лахт. Передо мной стояли лица Урхо и Тойво, а главное – Вийви. Мне казалось, что парни заранее ухмыляются: нам, мол, пел одно, а здесь, при высоком начальстве, пикнуть не смеешь, или будешь дуть в одну дудку. Такие, мол, все вы, русские правдолюбы!.. Припомнились голубые глаза Вийви. Вот кто поверил мне тогда бесповоротно. Теперь, наверное, они бы тоже поменяли цвет, как море в непогоду.