Валерий Рощенко - Романс с голубоглазой Эстонией

Я поднялся и вышел к трибуне.

– Раскладка сил на мировой арене действительно очень сложная, – начал я, собираясь с мыслями, – как, между прочим, правильно заметил предыдущий оратор. Мир стал далеко не таким, каким был, скажем в знаменитом семнадцатом году. Мировая революция, о которой мечтали большевики, не состоялась. Ни тогда, ни позже. Однако, капитализм, напуганный страшными потрясениями в России, взялся за ум. Проштудировав Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина, капиталисты поняли: шутки с коммунистами плохи, они пошли на колоссальные уступки рабочему классу – разрешили профсоюзы, плюрализм в партийной системе и многое другое. Но вместе с тем они активизировали борьбу с коммунизмом всеми доступными средствами. Были подавлены революции в Германии в 1923 году, здесь, в Эстонии, в 1924 году, в Китае в 1927 году. Советский Союз остался в одиночестве, путаясь и спотыкаясь, как боксёр из захолустья, не понимающий выигрывает он бой или проигрывает. Загасив коммунистическое движение, капиталисты тем самым породил национал-социализм (свято место пусто не бывает), а с ним и Вторую мировую войну. Странно, только одно, а может и не странно, что на первых порах, до 1941 года, коммунисты сотрудничали с национал-социалистами. Гитлер вел войну на просторах Европы, а Сталин бескровно присоединял к Советскому Союзу Прибалтику, Западную Украину. Взбешенный Гитлер напал на СССР, и капиталисты пошли на сотруднечество с Советами, чтобы общими усилями сломать ему хребет. После войны они, с таким же успехом, откачнулись от союзника и объявили коммунизму «холодную войну». Раскладка сил в мире уже другая. Коммунизм вышел за пределы одной страны, да и капитализм стал не тем, кем был вчера. Волей-неволей он перенял кое-что от коммунизма: плановую систему, заботу об окружающей среде, борьбу с алкоголизмом, наркоманией, проституцией. Так что, в этом смысле можно сказать, что мировая революция, о которой мечтали большевеки, все же состоялась. Однако, капитализм не собирается ничего прощать сопернику. Отсюда вытекает преславутая гонка вооружений, соперничеств в космосе, активизация противостояния, как верно заметил предыдущий оартор…

Краем глаза я видел наливаюшееся кровью лицо дивизионного замполита. Он щурился, как от страшной зубной боли. Не хватил ли я через край?..Впрочем, меня уже трудно было остановить.

– Всё верно, – продолжал я бесстрашно, – сейчас мы находимся в апогее борьбы. Об этом говорят цифры бюджета на вооружение в США и других странах. И посему главное сейчас – не наломать дров. Не выплеснуть ребёнка вместе с водой. Надо переосмысливать весь процесс построения коммунизма, потому как мы уже не в «боевом восемнадцатом», а чуть позже. Общественное мнение на планете подогрето нашими ошибками – южно-корейским боингом, Чернобылем, отрицательным отношением к освободительному движению в Польше, Чехословакии, в Прибалтике. Если мы и дальше будем артачиться и мешать людям жить самостоятельно, то можем оказаться у разбитого корыта. Капитализм не остановится на байкоте Олимпийских игр и экономоческих эмбарго. А Прибалтика, между прочим, всегда смотрела больше на Запад, чем на Восток. Вспомните Петра Первого! Не зря он оставлял здесь немецкие порядки. С какой долгожданной готовностью страны Балтии объявили о своей независимости в 1919 году. Конечно, мы знаем, что товарищ Ленин пошел на подписание унизительного Брест-Литовского мира, чтобы спасти завоевания революции. Но от того его лозунг – «право наций на самопределение» – не теряет своей силы. Сталин, как мы знаем, считал его скорее ширмой, подачкой трудному времени, чем нормой жизни. Значит, перед нами снова возникает вопрос: за кого мы – за Ленина или за Сталина? За Петра Первого или за махровое русофильство?.. Если мы хотим быть честными, мы должны поддерживать освободительное движение в Прибалтике, вывести войска из Афганистана, не дожидаясь, когда нас заставят это сделать. Чего мы, собственно, боимся? Что какая-то страна станет развиваться, расцвечивать свою самобытность национальной символикой или экономическими дерзаниями?.. «Бояться нечего, – говорит академик Сахаров, – можно давать статус союзных республик автономным областям, округам, краям. Иначе Советский Союз рассыплется, как карточный дочик…» Нас всегда смущало, что Запад посматривает на нас неодобрительно. Вспомним Пушкина – «Клеветникам России»!.. Но кто сказал. что мы должны видеть только соринку в глазах у кого-то, а у себя не замечать бревна?!.. Надо уметь самим исправляться, корректировать по ходу дела курс и пеленг, чтобы нас уважали, и не только за то. что мы обладаем атомным оружием…

– Куда тебя понесло? – командующий взорвался под портретом генерального секретаря КПСС, который тоже, казалось, возмущённо взметнул густые подкрашенные брови. – Что за бред ты несёшь сивой кобылы?!..

Г.Ф. тучей двинулся к трибуне.

– Остановите этого говоруна!.. Что здесь происходит?.. Начал за здравие, кончил за упокой!..

Командующий не находил слов. Дивизионный комиссар, побледнев как полотно, махал мне рукой: убирайся!.. Г.Ф. оттолкнул меня и навалился телом на трибуну.

– Думаете, если перестройка, мать её так, то можно молоть всякую дребедень?!.. Доморощенный, энть, философ! – вице-адмирал не сдерживал гнева. – Вы почему молчите, Сергей Филиппович?!.. Это же, бляха-муха, диссидентство чистой воды!.. Я думаю, бляха, командованию надо крепко поразмышлять о смысле дальнейшего пребывания в рядах Советской армии этого… как фамилия?.. Смотри сюда! Не отворачивайся!.. Видишь – твои товарищи-друзья пригнули головы?!.. Им стыдно за тебя, каплей!.. Нет, не хватало нам, бляха-муха, диссидентов здесь, на военно-морской базе!..

О чем ещё говорил Г.Ф., я хорошенько не помню. Смысл был ясен: от меня требуется только слепое бесприкословное подчинение командованию, и никакого собственного мнения о жизни, о своем месте в мире я не имею права иметь. За меня всё решено.

Офицеры старались не встречаться со мной взглядами. Кап-два Косторжевский возвышался малиновый и потный, как выкупанный в горячей воде поросёнок. Седина на его висках отсвечивала белым никилем. Да, подвёл я своего командира под монастырь, теперь-то уже окончательно. Перед глазами на миг возникло улыбающееся лицо Вийви, она вовсе не осуждала меня, даже как будто наоборот – поошряла. На душе у меня вдруг стало спокойно.

Я выпил стакан воды и сел на месте.

Утром дивизионный комиссар самолично явился в экипаж на улице Рая. Не постучавшись, он вошел в мою комнату, сел на стул.

– Ты что, Перепёлкин, рехнулся вчера? – сказал он отчужденно. – На кой нам, морякам, всякие философические бредни?! Не ожидали мы от тебя… Я думал, как всегда, расскажешь что-нибудь интересное, да к месту. А тебя куда понесло?!.. Ладно, пиши заявление! Там видно будет.