Валерий Рощенко - Романс с голубоглазой Эстонией

Сине-белое полотнище военно-морского флага, увенчанное оранжево-черной гвардейской лентой, щелкало над головой. Огнеликий гюйс на носу субмарины, похожий на летнюю девичью блузку, вытянулся на ветру.

– Смирна-а! – кавторанг Косторжевский, проходя вдоль строя выстроившихся на юте матросов и офицеров, командует зычным басом: – Демобилизованные по приказу министра обороны СССР… на-а… ле – во!.. На пирс ша-агом ма-а-аррш!..

Козырнув флагу мы сходим по гулким сходням. На секунду в памяти всплывают тревоги, авралы, срочные погружения, на душе становится щемяще-тоскливо. На пирсе мы останавливемся. Командир лодки, заметив мое смятение, подходит на выгнутых, как у кавалериста, ногах, подаёт мне руку.

– Ну, что, студент, загрустил? Жалко расставаться? То-то! Сам виноват. Никто тебя за язык не тянул. Спорить с адмиралами все равно, что против ветра… Скажи спасибо, что так обошлось. Гляди, сколько у тебя попутчиков!..

Он кивает на матросов-дембелей, закуривающих первую сигарету на гражданке. Пожать мне руку подходит и замполит.

– Ну, бывай, Борис Перепёлкин!.. Задал ты нам перцу, ё-у-к-л-м-н. Мой тебе совет, Боря: не высовывайся впредь, живи тихо-мирно, главное – язычок попридерживай. Перестройка-перестройкой, а язычок все равно надо придерживать.

За ним гуськом подходят другие офицеры. Все молча жмут мне руку, только Маркс Осадчий, только что вернувшийся из отпуска, допытывается:

– Слушай, Боб! В чем соль спора с этим адмиралом?.. Я слышал, что ты самому командующему фитиль вставил на политсеминаре?.. Да, ладно!?.. Ну, держи петуха! Не на век прощаемся. Я тоже, между прочим, скоро подам на дембель. Если так пойдет!..

Провожающая нас команда, заслыша трель звонков громкого боя – «кораблю к бою и походу изготовить», стемительно возвращается на лодку, разбегается по постам и заведованиям. На пирсе становится пустынно и грустно, как на футбольном поле после матча. Белая чайка, планируя, садиться на причальную тумбу…

За КПП мой путь с моряками-дембелями не расходится, мы вместе едем на электричке в Таллинн, на Балтийский вокзал.

– Эх, наконец-то! – отбивает чечётку один. – Приеду домой, погощу месяцок-другой, и – в Тюмень, добывать нефть и золото! Кто со мной?

– А я – в Пензу, к молодке под бочок! – вторит другой. –Ну, держись, Маруся, стань как надо, я упруся!..

– На Кубани, братва, сейчас абрикосы поспели…

– А я рвану на БАМ. Такую деньгу начну зашибать – тёщина родня угорит!..

– Какой БАМ?! Давно заглох.

– А вы, товарищ капитан-лейтенант, куда? – старшина-минёр Вадим Бушуев садиться на скамейку напротив. – Может со мной, в Питер?.. И работёнка найдётся, и жить есть где. Всё будет тип-топ, как говорят эстонцы.

– Спасибо, Вадик.

– Да бросьте! – кому-то из посмелевших матросов не терпится кольнуть самолюбие бывшего командира. – Какой там Питер?! Человек хочет здесь, в Эстляндии, якорь кинуть. Точно, каплей?

– А что, тоже дело, – находится и защитник.

– Ну да! С «куратами» связываться – пропадёшь ни за грош. Сколько волка не корми, все в лес смотрит.

– Не-е, братва, – находится кто-то прозорливый. – Тут дела сердечные. Шерше ля фам!

– Нет, вы серьезно хотите остаться? – не отстаёт страшина-минёр.

С насмешоивым намёком звенит гитара:

Старая матросская песня., неизвестно кем и когда сочиненная.

«Ей оле» и «айтах» самые распространенные эстонские слова: «нет» и «спасибо»…

Странное дело! Все они, в общем-то, неплохие ребята, когда врозь, но когда вместе, обретают какой-то отрицательный потенциал. В чем тут дело?.. Возможно, это открытие ждёт своего Ньютона, чтобы тот сформулировал его как закон человечского общества…

Да, конечно; матросы уже почувствоали вкус свободы, у каждого начинается или продолжается собственная жизнь; все они, как пьяные, наверху блаженства, а в мыслых – за тридевять земель отсюда.

Но вот и Балти-йаам. Я остаюсь один. В руке чемоданчик с нехитрым флотским скарбом, в кармане – воинский билет до Саратова и двадцать пять рублей ассигнациями, под ногами огромный и пустынный, как чужая планета, земной шар. Куда править стопы? В Саратов? Меня просили туда не приезжать…

Иду по городу в неизвестном направлении. Потом обнаруживаю себя на Набережной. Красивая она в Таллинне. Стальные перила, громадные зеленые клёны, памятник «Русалка» в честь погибшего когда-то русского корабля. Рядом щелкают фотоаппараты, слышен смех, говор на разных языках. Сажусь на лавку, смотрю в тлеющую на закате кочегарку белой ночи…

Сколько времени провожу так, не знаю. Может час, может два. Может день или два. Солнце, как подлодка, то погружается в холодный кипяток моря, то всплывает… Нет, надо куда-то идти, вечно сидеть невозможно. Надо что-то делать, куда-то ехать. Куда? Зачем?..

Возвращаюсь обратно в центр города. Улица Виру запружена праздным людом. Что-то толкает к двери с вывеской «Юридическая консультация». Возможно, мне просто хочеться взглянуть на себя глазами другого человека или удостовериться, насколько я лишнй человек.

Бойкий джентельменчик в серой тройке с розовым галстуком окатывает меня волной профессионального дружелюбия и брызгами мягкого прибалтийского акцента.

– Топри тень, молотой человек! Присазивайтесь, путьте люпезны, в ноках правты нет, как гофорят русские. Ферно?!.. Цто слуцилось?.. Цто прифело вас сюта? Рассказите, не стесняйтесь!

Я достаю документы, письмо, протягиваю. Адвокат, покручиваясь на вертушке модернового кресла, изучает бумаги, поигрвает желваками. Ему лет тридцать. Что он может знать о жизни?.. Вскинув золотые очки, он вкладывает письмо обратно в конверт.

– Итак, торогой товарись Перепёлькин, васе тело выигранное. Я за неко перусь!

– Выигранное? – не понимаю я.

– Йа-а!.. Васи приемные ротители остафляют вас пес сретства к сусестфофанию. Понимаете?.. У них есть польсое хозяйстфо. Так?.. Том?.. Кфартира?..

– Дом. Свой. На берегу Волги.

– Фот! Витите?! Масина тозе наферно есть?

– «Жигули».

– Прекрасно! Том, приусатепный уцасток, пристройки и процее. Я прафильно вас понималь?.. Сколько тетей есё, кроме фас?

– Двое. Брат помоложе меня, в армию скоро призовут, и сестра, недавно вышла замуж.

– Фсё ясно. Они есть тети, а фы – не тети?!.. По закону фы тозе имеете прафо на цасть имущестфа. То, цто они не котят с фами опщаться, тело ик совести. Это не касается имущестфенно-прафофой стороны тела. Понимаете?

– Меня угнетает как раз другая сторона. Имущество – тьфу! Руки, ноги есть – всего можно добиться.