Ирина Владыкина - Роман = Метро. Мир души и пространство смыслов

Цветет и пахнет, как орхидея! Ее нельзя не любить. Вот она идет, плывет, даря свое благоухание этому затхлому городу накануне катастрофы. «Моя лебединая песня, лебединая песня города», – думал Петр, смотря уходящей даме в след. Он побежал за ней. Приблизившись, упал на колени и схватил ее за подол платья. «Не уходи, пожалуйста». Ей стало его немного жаль. Цветы она взяла, она любила, чтобы ее дом украшали вазы с цветами. А вот уже два дня, как ей их никто не дарил. Но на него почти не посмотрела. А сказала своей спутнице: «Это мой поклонник. Он ходит на все мои спектакли. Милый мальчик, неухоженный только». Звонко засмеялась и пошла дальше, потом обернулась и громко крикнула: «Приходите на „Маскарад“ в субботу. Получите незабываемое удовольствие». Он, конечно же, придет, если доживет. Кашель душил его, он выплевывал свои чувства с кровью на белый снег. Но их было так много, что даже, если бы он выплюнул, вывернувшись наизнанку, все свои внутренности, они бы остались, разлившись по всем телу вместо легких и печени.

Очнулся молодой человек уже в больнице. Перед ним стоял врач в белом халате.

– Вам не долго осталось. Сообщите родителям и пригласите священника.

Он не мог умереть раньше субботы, просто не мог. Он должен был ее увидеть в последний раз, увидеть, как она играет в «Маскараде», и умереть. Ночью он периодически просыпался, бредил, ему снилось, что люди в карнавальных масках пытались его съесть, он убегал от них, прятался в какой-то каморке. Но комод в этой каморке превращался в Мейерхольда с гротескным длинным носом, насаживал его, как бумажку, на свой нос и разрывал на куски.

Сколько таких ночей прошло, Петр сказать не мог. Но из бреда его вывела громкий голос врача: «Запишите. Февраль, 26 числа 1917 года от рождества Христова, больной бредит третьи сутки.» Больной резко открыл глаза, 26 февраля, 1917 года, сегодня «Маскарад» с его любимой Кэт в главной роли. Он должен туда попасть.

– Доктор, мне нужно идти.

– Да что вы говорите, молодой человек? Куда? На тот свет торопитесь? Успеете еще. Анна Кузьминична, принесите больному попить.

Толстая, необъятных размеров тетка махнула своим задом и подошла к двери.

– Температуру ему померить? 36.6, прямо как у здорового. Жить хочет.

– Сегодня хочу. А завтра уже нет. Мне завтра не за чем жить. Завтра маскарад закончится.

Никаких философских проблем нет. Есть только анфилада лингвистических тупиков, вызванных неспособностью языка выразить истину.

– Никаких философских проблем нет. Есть только анфилада лингвистических тупиков, вызванных неспособностью языка выразить истину, – раздался громкий мужской голос. Это был студенческий приятель Петра, Роман Верховенский.

– О, это ты. Рад тебя видеть.

– Да, дружище, это я. С приятными новостями: парочка гимназисток лишилась невинности не далее, чем несколько часов назад.

– Опять ты за свое.

– Ну я понимаю, тебе не нравятся молодые стройные тела. Ты любишь барышень постарше. Кстати, о барышнях. Давеча видел твою Кэт на поэтическом вечере Есенина. Господи, это же такая муть.

И он начал басом читать:

Кому это сейчас интересно? А на Кэт он твою так смотрел, раздевал глазами. Но она не сдалась нет, хотя бы, наверное, сдалась, если бы денег у него побольше было. Перстень ей новый с изумрудом там прямо один любитель искусства подарил, так она пошла с ним в покои. Да-с.

– Замолчи. Не хочу тебя больше слушать. Ты пришел зачем? Гадости мне рассказывать?

– Эх, брат! Наивный ты какой! Да зачем тебе нужна эта краля престарелая, когда гимназисток полно, бесплатно, на все согласных. Да и ладно бы давала она тебе тела своего белого, а то так, волочишься за ней и все. Все деньги на цветы извел.

Петр молчал, ему было никак.

– Пустое это все, ты лучше расскажи, билеты достал на «Маскарад»?

– Ну а как же – обижаешь. Ты ж знаешь, что папашка мой тусуется с этими театралами. Бесполезные они все, да. На завод бы пошли.

– Ну а ты так тоже. Что ты сделал в своей бесполезной жизни?

– Я-то? Эх, ты! Я ж без пяти минут юридических дел мастер. Такие, брат, как я, всем нужны. А то, что папашка мой – буржуй, так это кого интересует? Новая власть придет, вышлют его на все четыре стороны. И заживем. Такие, как я, им нужны будут. Ага. Билетик держи. Ну все я помчался, у меня еще одна гимназисточка несговорчивая по плану. И ей билетик достал. Эллочкой зовут.

Петр лежал и смотрел на билет. Он должен был оказаться на этом чертовом спектакле. Только вот врачи не хотели его выпускать. Уж больно опасно это было. Мог и не вернуться. Но он там будет, обязательно будет. Ведь она ждет его, его несравненная Кэт. Не то что там какая-то Эллочка.

А Эллочка? Что Эллочка? Эллочка сидела в первом ряду зала Александринского театр, 26 февраля 1917 года. Восхищению ее не было предела. «Маскарад». Она уже не думала о том, чем ей придется расплачиваться за этот бесценный билет, который невозможно было достать ни за какие деньги, которых у нее впрочем вдоволь никогда не водилось. Она не понимала, сколько времени прошло после начала спектакля, времени не существовало. Было только щедрое великолепие, смешанное со скрупулезной точностью.

Каждая эмоция актеров, каждое их движение, неожиданная смена мизансцен и магическая игра роскошных и жутких занавесов разрывали пространство на куски. И эта музыка! Маски, свечи, зеркала. Роскошь в сочетании с изысканностью. Спектакль был вызывающе, избыточно красив. И в этой избыточной красоте наклевывалось что-то зловещее, неуловимо затягивающие. Ощущение ада происходящего со сцены накатывало на зрительный зал. Зрители и актеры были в едином пространстве. И была во всем этом какая-то чертовщина, какие-то параллельные миры с их бесконечными коридорами и переходами. А за стенами театра намечалась всеобщая забастовка. Но даже это было сейчас не важно. Важен был «Маскарад» и тема призрачности настоящего, которая в каждой детали спектакля кричала о себе. И Эллочка искала этот маскарад в себе, в сидящем рядом и ерзающим в красном кресле Романе, в тех, кто сзади, тех, кто впереди, справа и слева. Выставляются напоказ мнимые страсти, а настоящие чувства скрыты под масками искусных декораций. Роли. Игра, так свойственная человеку как виду, затягивала в себя, заменяла собою жизнь. Люди играли в любовь, во власть. Агрессия. Забава от скуки, маскарадная шутка оборачиваются настоящей трагедией, заканчиваются смертью. Карты, маски, занавесы. И во всем этом вырисовывался образ Неизвестного, который стал главным героем спектакля. Не Арбенин, нет. Мистический образ рока, неотвратимого хаоса, который правит всем этим вселенским карнавалом. Арбенин, дерзко вступивший в столкновение со светом, – всего лишь игрушка в руках судьбы, и участь его предрешена. Двойственность, двоемирие, где реальность на поверку оказывается призрачной иллюзией, где не понять, когда нет маски, и когда она на лице у действующих лиц «Маскарада». Так слиты грани: маскарада, страшной жизни, света.