Ирина Владыкина - Роман = Метро. Мир души и пространство смыслов

Сбоку, на внутренней стороне был приклеен клочок уже пожелтевшей бумаги с ровными красивыми буквами: «Вот моя исповедь, краткая, как полагается за секунду до смерти. Я никогда не был шпионом. Я никогда не входил ни в одну из троцкистских организаций (я вместе с партией проклял Иуду Троцкого). Я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью.»

Детской рукой на первой странице было написано следующее.

«Сегодня папа пришел домой позже обычного. Я посмотрел на часы, папа научил меня определять время по большой и маленькой стрелке. Маленькая стрелка была на 1, большая на 7. Я не спал, я ждал его, потому что он обещал мне принести котенка. Только бы мама не увидела, что я не сплю, а пишу в тетрадку. Очень бы поругала. Папа ничего не говорит, мама тоже. Чайник свистит. Папа наверное, ест. Потом он говорит. Мы сегодня арестовали Миирхольда. Да, того самого. Не надо ничего говорить. Молчи. Не открывай рот. А про котенка он забыл, нет котенка. Мама плачет. А папа шипит на нее. Она всхлипывает. Он что-то тихо и быстро говорит ей. Я почти ничего не слышу. Но вот запишу, что услышал. Папа: «Говно-человек, всех сдал, даже тех, кто ни в чем не виноват. Приказы? Да. Били? Да, били. Надо бить. Он троцкист, это не вызывает сомнений. Его искусство – буржуазные профанации. Его отделяет от народа пропасть. Вот скажи, зачем тебе такое искусство? Таких необходимо уничтожать, как бешеных собак, очищать страну от троцкистской шпионской мрази.» Мама спросила: «Его расстреляют?» Папа промолчал. Котенка до сих пор жду.

А вчера папа разговаривал с кем-то по телефону опять про этого Миирхольда. Я записал.

«Я понял. По имеющимся агентурным и следственным материалам, Миирхольд Всеволод Эмильевич изобличается как троцкист, и подозревается в шпионаже в пользу японской разведки. Установлено, что в течение ряда лет Миирхольд состоял в близких связях с руководителями контрреволюционных организаций – Бухариным и Рыковым.»

Какие смешные фамилии: один бухает, другой рычит. А интересно, как он рычит? Как лев или как тигр? А может, как наш дворовый пес Барсик? Это я его так назвал. Арестованный японский шпион еще в Токио (это столица Японии, по географии проходили, там еще люди смешные живут, со странными глазами, у Толика, одноклассника, похожие, правда, он бурят, но глаза похожи, да он и не Толик вообще, только имя у него сложное, поэтому его ребята Толиком называют) … получил директиву связаться в Москве с Мейерхольдом. Установлена также связь Мейерхольда с британским подданным по фамилии Грэй (ага, серый по-английски, это как наш Серов получается, с британским подданным Серовым), высланным из Советского Союза за шпионаж.

Папа, помедленнее говори, я не успеваю записывать. За шпионаж, значит. Я тоже хочу быть шпионом, только советским, чтобы меня выслали из Британии обратно в Советский Союз к Великому Вождю. А я вот приду к нему и скажу: «Везде я побывал, пошпионил, а лучше нашей Великой Родины нет». Вот. И он мне медаль выдаст за отвагу.

«Арестовать и провести в его квартире обыск.» Это опять папа. Вот бы и меня на обыск взяли, интересно посмотреть на то, что прячут шпионы, у него квартира, наверное, другая, шпионская. Не то что у нас. Скучная.

Петр перевернул страницу. Новая запись.

Папа опять ругается с мамой. Она говорит, что они (кто?) убивают не старого немощного еврея, как утверждает папа, а последние надежды советского театра. Мама любит театр, она всегда, когда ходит туда, одевается красиво. У нее есть синее платье, длинное, и бусы. Папа принес, сказал, что конфисковал у каких-то вражеских элементов. Мама не хотела сначала их носить, но папа сказал, что тогда он в театр с ней не пойдет, она одела. Папа совал под нос ей какую-то бумажку и орал: «Читай». Она читала вслух: «Признаю себя виновным в том, что, во-первых: в годах 1923—1925 состоял в антисоветской троцкистской организации, куда был завербован неким Рафаилом. Господи, каким Рафаилом? Что за имя-то такое? Сверхвредительство в этой организации с совершенной очевидностью было в руках Троцкого. Результатом этой преступной связи была моя вредительская работа в театре (одна из постановок была посвящена Красной Армии и «первому красноармейцу Троцкому» – «Земля дыбом»). Бред какой-то. Во-вторых. В годы, приблизительно 1932—1935 состоял в антисоветской правотроцкистской организации, куда был завербован Милютиной. Этого не может быть. Это неправда, Петя. При чем тут этот Грей? Может, он подставил его, Петя, нужно это доказать. Подробные показания о своей антисоветской, шпионской и вредительской работе я дам на следующих допросах. Куда уж подробней? Скажи, что это все неправда. Это правда, Надя (это папа уже).

«Станция „Белорусская“. Переход на Кольцевую линию», – услышал Петр и выскочил из вагона. Он стоял, не понимая куда ему идти, люди проносились мимо него со скоростью света. А он попал в центр чужой Вселенной и не знал, куда ему идти. Он забыл, все забыл, как перемещаться по веткам метро забыл. Куда ему теперь идти? В руках он по-прежнему держал тетрадку, а за пазухой был шкатулка, которая сейчас одним из углов больно давила ему в ребро. В тетрадке было еще много записей, сначала детским, потом взрослым почерком. Но читать ему не хотелось. Идти не хотелось, стоять не хотелось. Ничего не хотелось. Он мог бы назвать тысячи вещей, которых ему не хотелось, а вот что хотелось, определить было гораздо труднее, практически невозможно. И тут перед его глазами опять всплыла могильная плита с воином посередине и двумя монахинями-сфинксами, черным и белым. Единственный человек, который мог ему хоть что-то объяснить в этой чертовщине, была Татьяна, экстрасенс и медиум. По крайней мере, она так рекламировалась в одной из газет, посвященный всякой чепухе эзотерического свойства. К Татьяне он ходил вместе с Настей. Адрес он помнил.

Петр перешел на другую ветку и сел в вагон метро. Проехал одну станцию до Краснопресненской и перешел на фиолетовую ветку. Фиолетовая ветка была его любимой, просто потому, что он любил фиолетовый цвет.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Улица 1905 года».

Какая-то тетка рассказывала другой про каждую станцию. Это было так скучно и так громко, что Петр всячески пытался начать мысленно прокручивать какое-то кино. Но у него ничего не получалось: высокий женский голос рвал еще неокрепшую ткань его фильма, создавая сюрреалистические картинки, которые соединить было не возможно.

Тетка продолжала: «Рядом с южным вестибюлем станции находится монумент памяти революции 1905 года. От станции „Улица 1905 года“ можно быстро добраться до Государственного музея Владимира Маяковского. Также рядом расположена Армянская апостольская церковь Святого Воскресения».