Ольга Верещагина - Нарекаю тебя женщиной

– Прости, меня Стёпушка, за всё. Христа ради, прости. Я ведь ничего этого не знала. Выслушай мою исповедь и отпусти грехи, и послушайся меня. Другого пути нам твой дед и мой отец не оставил. Нам на раздумье только один день даден.

– Я и знать не знала, что такое возможно в жизни. Росла я в достатке, правда, деда своего ни разу не видела, ни в чём не нуждалась. Мама и тётка меня баловали. Женихов было много, но пока замуж так и не вышла. Всё собиралась и выбирала. Ну думаю, на Святки выберу – всё пора, ан не тут-то было. Мама плакала и плакала, не могла успокоиться, я тоже очень тревожилась…

Потом мама продолжила свой рассказ, всхлипывая и вытирая глаза платком:

– Случилось это, – заговорила мама, – в одна тысяча восемьсот восьмидесятом годе. Было мне пятнадцать лет. Была на тот момент я единственной дочерью в семье, и мне не было отказов. На внешний вид была куклёнком: волосы русые с волной, глаза голубые, мамины, жаль, что мама умерла. Жила я с отцом и тёткой, его сестрой. У отца были лавки, текстильные склады. К нам часто приезжали приказчики за товаром. Я помогала тётке по хозяйству, поила их чаем и кормила ужином или обедом, стелила спать и иногда отпускала в лавках товар. Отец привык к этому и разрешал мне всё, считал, что труд на пользу пойдёт. Я была своенравная и с характером. Он думал, что со временем займусь его делом.

Но однажды из Казани к нам приехали приказчик с молодым хозяином-татарином, звали его Вахит. Был он смугл, глаза, аккурат твои, большие, раскосые, словно спелые вишни. Мягок по-восточному в обращении, уважителен, высок и строен. На меня смотрел с восхищением, нежностью и уважением к женщине. Однажды, когда отца с приказчиком не было дома, он пришёл ко мне. Господи, какие слова он говорил, как ласкал меня, не выразить словами, ну и уговорил. Решил меня взять увозом, у них там можно и пятнадцатилетнюю в жёны брать. Мулла прочитает Коран, и всё. А у меня он был первый и единственный. Влюбилась я без памяти… И вот они собрались уезжать, телеги нагрузили, чтобы на баржу везти, мои вещички припрятали на возке. Но отцу кто-то доложил, он меня запер. Что потом было, я не помню, помню только меня целый месяц держали взаперти. Я не ела, не пила, похудела, отец буйствовал, а когда узнал, что беременная от Вахита, велел тётке собираться и увезти меня, и больше чтоб на глаза не показывалась. Что я пережила, только Господь ведает, да моя тётя. Вот уже двадцать пять лет тут живу и ни разу отец не приезжал, и тебя не видел. И ничего не знаю, что стало с Вахитом. Сама я виновата, но тебя растила, баловала и любила всей неистраченной своей любовью, нежностью и бабьем счастьем. Ты – единственная моя отрада в жизни, а сейчас я должна и тебя лишиться. Ты прости меня за всё. Я должна была тебе всё сказать… А лучше – выдать как можно скорее замуж, но время упущено… Ну как я могла знать, доченька моя…

Она вновь заплакала так горько и безутешно, но чем ей помочь я могла…

– И вот настал час расплаты, – продолжила мама. – Вчера приехал Асхат, а с ним мулла и привёз завещание моего отца и твоего деда. Полгода назад он умер и оставил завещание. Завещание состоит в том, что если ты не выйдешь до двадцати пяти лет замуж, то должна будешь стать третьей женой Асхата и всё состояние и имущество отойдёт ему.

– Я не могла ни слова вымолвить. Как же так? Меня замуж за старика, да ещё третьей женой… Не пойду, не пойду – стучала в мозгу кровь… Мать замертво лежала на ватолах 4 4 Ватола – грубая крестьянская ткань. , и только слёзы ручьём стекали с её глаз. Она пыталась обнять меня за ноги, но не получалось. Я подняла её, дала полотенце, усадила на прикроватную скамеечку и спросила:

– Мама, а как же так? Зачем дед так поступил с тобой и со мной. А как же ты? Как тётя? Он ей что-то оставил?..

– По сути, я должна стать служанкой, зная татарские обычаи, – продолжила скорбно Степанида. – Я не могла ни плакать, ни кричать, просто сидела и смотрела на истерику матери. Вдруг в светёлку вошла старая тётка. Она изменилась и была сама на себя не похожа. На голове плотно надвинутый на глаза белый платок, завязанный узлом по-русски, праздничная одежда и какие-то вещи в руке.

– Ну что, Надежда, всё сказала Степаниде? Ну, чего теперь реветь… Нужно было думать головой, зная характер братца. Жаль, конечно, но не нужно было долго выбирать. Дождались… Чё уж теперь. Нужно подчиниться, Стёпушка, – сказала она с волнением в голосе, – говорила мать тебе, пробросаешься. Ну, вот и расплата… Ладно, Надежда тебе главного не сказала. От тебя теперь зависит наша судьба. Смилуйся, Стёпушка, смирись… Христом Богом просим. В завещании отец отдал всё состояние Асхату при условии, если ты пойдёшь в его дом третьей женой и будешь жить достойно, а мы с твоей матерью будем жить у тебя в приживалках, на твоих с Асхатом хлебах. Если ты откажешься, Асхат заберёт всё себе, а мы отправляемся на все четыре стороны. Вот, как братец распорядился. Так и не простил выходит мать-то… Это его старое чувство так и не дало ему покоя…

Он ведь долго не женился, почти до тридцати пяти лет. Всё выбирал, да и работы много было. Наш отец надорвался и рано ушёл. А потом на ярманке однажды увидел твою бабушку. Было ей шестнадцать лет и была писаная красавица. И как его скрутило. Он ни есть, ни спать не мог. Долго искал и разыскал. Была она дочка губернского преподавателя в университете. Жила в Самаре с родителями и была единственной дочкой. Он в Самару отправлял ситец, держал маленькую лавчонку и приезжий дом. Её выследил и частенько встречал. Родители и слышать не хотели. Дед твой был высок, кудряв, с бородищей, выглядел старше своих лет, а бабушка маленькая, статненькая, аккурат на тебя статью похожа. Умела на пианино играть и хотела учиться в университет идти. Но не тут-то было. Задарил её братец подарками и увёз к себе. Потом пышную свадьбу сыграли. Он не мог на неё насмотреться. Баловал, одаривал, а ей было скучно, да и не любила она его. Мужиком обзывала. Деньги только тратила, а ничего по дому не делала. Он потом понял, как ошибся. Нужна была хозяйка в дом, а он привел себе жену, которая в дочки годится. Не ровня… Не под стать… Да и в постели он ей не нужен был… Вот братец и запил, и загулял. Господи, прости и помилуй… А твоя бабушка написала своему отцу и решилась бежать домой. Когда отец её приехал, стали собираться, бабушке стало плохо. Вызвали врача, и оказалось, что она беременна. Так её отец ни с чем и уехал, а братец пить прекратил и стал ожидать наследника, но родилась Надежда.

А бабушка вскоре умерла – так и не оправилась от родовой горячки. Молодая была, ей семнадцать лет только было. Вот так и взял меня братец к себе, и стала я жить, нянчить Надежду и помогать ему во всём. Надежду он без памяти любил, баловал. Она была похожа на мать, а характером в отца. Но кто ж знал, что судьба повторится… Вот братец и залютовал, и не смог мать твою, Стёпушка, простить.