Галина Грановская - Рассказы

Мать Анну Ивановну недолюбливает. Вертихвостка, ворчит, то с одним её видят, то с другим шуры-муры крутит. Но ни с кем Анна Ивановна ничего не «крутит». Просто характер у неё легкий, улыбается каждому. А мать не любит её за красоту, за умение одеваться. Фимка-то всё понимает. Даже отец, которому, кажется, ни до чего, кроме его дороги да рыбалки, дела нет, заметил как-то, что у Аннушки хороший вкус. Ох, мать и взвилась тогда! «Хорошо и недорого одевается? Откуда ты знаешь, сколько стоит то, что она носит? А я, что, по-твоему, одеваюсь дорого и безвкусно?» «Не о тебе же речь, – пытался погасить надвигающуюся ссору отец. – Ты тоже отлично выглядишь, особенно в своей норковой шубе». Он хотел пошутить, но мать шутки не приняла. «Ах, шуба! Да, шуба дорогая. Но я cто лет хожу в этой самой шубе! А она эти свои курточки постоянно меняет. Ещё вопрос, что в итоге дороже выходит… А что такое дорого, ты просто не знаешь. Зайди как-нибудь в нашу бухгалтерию и посмотри, как у нас в бухгалтерии некоторые одеваются. Какие у них серьги и кольца! Мне о таких и мечтать не приходится, хотя я на Севере провела полжизни». Фимка хотела тогда встрясть и сказать, что у матери, возможно, и нет таких колец, как у других, но её сберкнижка наверняка толще всех cберкнижек всей ихней бухгалтерии, но не решилась. Была охота вмешиваться. Шутки с матерью плохи, когда она в таком настроении. А в каком настроении она будет сейчас, когда Фимка ей скажет, что бросает школу, нетрудно представить. А тут ещё эти цветы. Начнёт выпытывать, от кого, кому и зачем… Не отнести ли их прямо сейчас, может быть, Анна Ивановна уже вернулась?

Фимка завернула цветы обратно в целлофан и поднялась на третий этаж.

– Открыто! – крикнули из-за двери.

– Вот, – Фимка протянула букет, не переступая порога.

– Мне? – Серые глаза округлились от удивления.

– Это от Славки, – вспомнила необходимую фразу Фимка. – Просил передать, что он уже вернулся из командировки.

Анна Ивановна слегка покраснела.

– Может, зайдешь? – спросила, беря цветы.

Фимке очень хотелось зайти, чтобы хоть одним глазком посмотреть, как живет Анна Ивановна, но она решительно замотала головой. Ясное дело, из вежливости её приглашали. Да и мать могла вернуться с минуты на минуту, объясняй ей потом, зачем поднималась к соседке и почему дверь бросила незапертой.

5

«Дорогая Лена! Получил твое письмо и очень рад, что у тебя всё нормально. – Фимка только головой покачала: все нормально! Куда уж нормальнее! Вчера, пока она аппетит нагуливала на лыжах, мать, оказывается, была в школе. Лучше и не вспоминать, какая буча поднялась по её возвращению оттуда! – Завидую тебе хорошей завистью – это здорово, зимой побывать на юге. Сам я никогда ни в Крыму, ни на Кавказе не был…».

Несмотря на пакостное настроение, Фимка чуть не расхохоталась. Крым! Минус тридцать сегодня градусник показывает. Кавказ! Здорово она, наверное, «путешествие» свое расписала, если ей поверили. А вообще, жалко этого Володю, ему, видно, ещё круче, чем Фимке приходится, в армии сам себе не принадлежишь.

"…отпуск, но ехать или нет, не решил пока – далеко, а погода такая, что может случится, все десять суток только на дорогу и потратишь".

Постой-ка, что за десять суток? Фимка ещё раз перечитала абзац. «За выполнение одного хитрого задания». Интересно, что за хитрые задания бывают у подводников? «Так что хвастать особенно нечем. Отпуск почти такой, как твои каникулы, а воспользоваться им не придется. Звонил в аэропорт – многие рейсы отменяют из-за нелётной погоды. Остается только надеяться, что полярная ночь и метели с морозами кончаться когда-нибудь. Спрашиваешь, чем в свободное время занимаюсь. Ну, его не так уж много. Читаю, здесь хорошая библиотека, хотя и небольшая, письма твои перечитываю. Интересные у тебя письма – пиши подлиннее». Фимка пробежала конец письма глазами и вернулась к началу.

Кукушка на кухонных часах прокуковала два раза.

– Обедать иди! – тут же позвала мать.

Голос у неё уже не столько сердитый, сколько усталый. Целое утро возилась с пирогами, видно, надеялась ещё, что отец всё же приедет. Вторую неделю нет. А тут ещё Фимка со своими фокусами. Мать просто посерела вчера, когда услышала, что дочь в школу ходить больше не собирается. Просто дара речи лишилась на какой-то момент, ну, а потом выдала, конечно, по первое число. Ещё как пойдешь! Побежишь! Ну и все такое прочее – лучше и не вспоминать.

Мать кладёт Фимке на тарелку две большие котлеты, шлепает несколько ложек пюре, льёт подливку.

– Салат бери.

А сама даже не садится. Стоит у окна. И Фимке жаль её, такую с утра уже наморённую, бегающую к окошку на звук каждой, изредка проезжающей мимо дома машины. М-да, что-то настроение у Фимки сегодня жалостливое. Володя вот. Что за удовольствие сидеть в тесных, наверное, надоевших за время службы, отсеках – или как они там называются: каютах? – подводной лодки, когда есть такой реальный шанс выбраться на твёрдую землю, на лыжах покататься, встретиться с родными, близкими, знакомыми. И себя Фимке жаль. Трудно даже представить, что завтра нужно идти в эту ненавистную школу. Как зайдет она в класс? Ох, и вправду, приехал бы, в самом деле, папка – он-то что-нибудь обязательно бы придумал! Почему у нее все не как у людей, уродилась же такая нескладёха.

И вообще, почему все в жизни так запутано и сложно? Почему, если хочешь сделать что-то действительно разумное, – ну, на твой взгляд, – доставляешь неприятности близким? Выходит, и в жизни, как в армии, сам себе не принадлежишь? Она вспомнила, как в детстве, нашкодив, страстно желала заполучить волшебную палочку, чтобы – раз! – и никаких проблем. И ещё какие-то мысли приходят Фимке в голову, пока она разделывается с котлетами, запивая их консервированным абрикосовым компотом.

Володе она напишет. Надо немедленно. Она, кажется, знает, как ему помочь безо всякой волшебной палочки. Люди, конечно, немало пакостей делают друг другу, сами того не желая. Но ведь можно сделать и доброе дело, правда для этого требуются некоторые усилия… Дурная, наверное, затея – мать ни за что не согласится. Ну да ладно, попробуем.

– Мам, – начинает Фимка, набрав в грудь побольше воздуха для храбрости, – можно к нам Володя приедет?

Мать прекращает мыть кастрюли и поворачивает к Фимке лицо. Глаза у неё в этот момент делаются такие же круглые, как у Анны Ивановны, когда та увидела букет. И вообще, они, – мать и Аннушка, – странное дело, похожи.

– Какой ещё Володя?

Склонив голову, мать обречённо смотрит на Фимку: ну, что, мол, ещё?

– Да знаешь ты, ну, солдат, вернее – моряк. Ну, я тебе рассказывала, который письма мне пишет с Северного Флота, рядом тут служит, в Североморске. Отпуск ему дают, – объясняет Фимка, стараясь говорить как можно непринуждённее, – а его родные живут далеко. А погода, сама видишь, метёт через день, самолёты почти не летают. А у него ещё две пересадки. А к нам – ни одной! Сел на самолётик, вжик, и тут.