Николай Недрин - Плохие оценки

Вообще-то Крысов мог восстановить стихи по памяти (тем более что больше он никогда ничего не писал), но не стал: «Пусть это будет моя маленькая месть».

***

Тот случай с мертвой женщиной был недалеко от завода «Картонтара».

В маршрутке, проезжающей мимо завода, всегда чувствуется запах картона. Даже зимой, в промозглую слякоть.

Раньше Крысов почему-то думал, что это пахнет дрожжами. Бессознательно думал. А потом, когда все-таки сопоставил факты, понял, что дело в картоне.

И представил, как кладет булку горячего хлеба на лист свежего картона , как режет хлеб своим грибным ножом…

Завод уже несколько лет находился в стадии ремонта.

Крысову нравилось, что ремонт глохнет, потому что на одном из старых складов-бараков (а впрочем, и на многих других тоже), прямо на крыше с почерневшим шифером, выросло деревце. Осинка-доходяга. Или береза-заноза – издалека не разберешь.

«Боже, хоть бы ремонт до нее не добрался», – проговаривал про себя Крысов. Потом еще раз и еще раз. Такая была у него привычка с детства: если трижды обратиться к Богу с какой-то мелкой просьбой, то Бог исполнит. Главное – вовремя остановиться, не попросить в четвертый раз (Бог ведь любит троицу).

Но вообще-то Крысов в Бога не верил. Не видел в этом смысла.

***

С восточной стороны дома, со стороны лесириса, стоит отцовское кресло . Стоит уже примерно лет семь. Когда-то это кресло досталось отцу в наследство от съехавшего соседа.

Обычно персонажи, снимающие хату у Кривоконихи (сама Кривокониха живет на краю поселка, приходит раз в месяц – поскандалить с квартирантами и пожаловаться на них Крысову-отцу), – это либо цыгане, либо алкаши. Иногда даже наркоманы. Потому что кто еще будет жить в такой хибаре с печным отоплением, когда у всех вокруг давным-давно газ!

Но сосед, отдавший кресло, был, пожалуй, исключением. Не то чтобы полным – тоже мог напиться, и, как подозревал Крысов-младший, – напивался не без участия Крысова-старшего. Но все же этот сосед ходил на работу и даже, кажется, что-то на ней зарабатывал. Короче говоря, мог себе позволить отказаться от старого кресла.

Отец, однако, не потащил его в дом. Оставил во дворе, напротив окна, – под снегом и дождем. Что это значило, есть ли в этом какой-то скрытый смысл или только смущение и скука, Крысов не разгадал. Но вскоре полюбил, проходя мимо окна, взглядывать на кресло, отмечать в нем изменения. Летом, например, из накопившейся в щелях земли (между подлокотниками и сиденьем) прорастала трава. Кресло-трава. А когда на нем прочно обосновались коты, Крысов и вовсе помирился с отцом. Мысленно.

***

– Привет, Нигер. Слышал: Тимохин умер.

– В смысле? – оторопел Крысов. Оторопел не столько от новости, сколько от того, что ему позвонил сам Гериев. Спустя пятнадцать лет.

Гериев был в классе единственным, у кого отец – адыг, а мать русская. Тогда это казалось странным, нелогичным. Как если бы в алфавит затесалась цифра (…гдеёж3ийклм…). Нелогичным, но почему-то притягательным.

Иногда Крысов мечтал с ним подружиться.

Однажды, в шестом классе, они вместе ссали в школьном сортире. То есть, конечно, каждый – сам по себе, но Крысов тайком наблюдал (никаких отдельных кабинок в те времена еще не было), как Аскер слишком внимательно смотрит себе под ноги. Слишком старательно ссыт. Потом оказалось, что он своей горячей струей пытался смыть чье-то дерьмо, прилипшее к самому краю дыры. Но до конца не получилось: стоял февраль – дерьмо примерзло!

Крысов тогда серьезно задумался.

С одной стороны – отец Гериева, который приезжает за сыном (или это мать приезжает?) на крутой иномарке, а с другой – вот это дерьмо. Скользкое, чужое… Крысов, кстати, расправился с ним при помощи ножки от стула, которую подобрал возле сортира.

– Так что, пойдешь на похороны? – Аскер уже пожалел, что позвонил этому тормозу Крысову.

– Как меня зовут?

– Чего?

– Ты помнишь, как меня зовут? – не унимался тормоз.

– В смысле?.. Да пошел ты! – Гериев бросил трубку.

Тимохина похоронили в субботу, 25 июня. Крысов был в это время в лесирисе. Лежал на кургане (под шумным вечнозеленым дубом) и представлял, как Светка, специально прилетевшая из Германии, отходит от покойника и тревожно высматривает в толпе одноклассников кого-то одного, конкретного…

Потом ее везет до гостиницы Гериев.

По дороге она спрашивает:

– Почему Олег не приехал?

Гериев сначала молчит, потом выносит вердикт:

– Урод он, вот и всё. Я ему, кстати, звонил.

Гостиница уже близко, но крузак Гериева сворачивает на другую улицу и останавливается возле ресторана с итальянской кухней. Наверное, Светка по ней соскучилась. Или Гериев просто решил похвастаться своим рестораном, доставшимся от отца. Который то ли убит, то ли уселся в крепкое министерское кресло, не позволяющее вести бизнес.

***

Крысов подозревáл, что в окружающем мире помимо рафинированных священников, чтимых богомольными старушками, есть и черные монахи – черствые, настоящие, с многослойной коркой пота под рясой. Подозревал о них, но не слишком задумывался. А тут вдруг увидел – при свете дня, да еще и в самом центре поселка! Как черная ворона среди скучных голубей.

Крысов удивился, но прошел мимо. Даже подумал: «Возможно, и нет никого. Один мираж».

Но монах повторился – спустя неделю. И тут уже зашевелилось внутри ревнивое чувство . Возле монаха стояла корзина, а сам он склонился над краном со скудно вытекающей минеральной водой (бесплатный утолитель жажды недалеко от цветочного рынка) и подставил под струю пластиковую бутылку.

Вода не торопилась. Монах терпеливо ждал, присев на корточки. Окружающие, в свою очередь, шли по делам, стараясь не зацепить черного грибника ни телом, ни мыслью.

Один только Крысов не мог оторваться от картины. Сначала поглощал глазами (словно духовную пищу), а потом постепенно осознал в монахе конкурента , с которым предстоит встретиться в лесирисе. И не в грибах даже дело… «Кого лесирис выберет – меня или его?» – тревожно думал Крысов. Конкурент между тем, наполнив свою бутылку на две трети, закрутил крышкой, аккуратно положил в корзину и направился прочь.

Крысов чуть не пошел за ним следом, но опомнился. Подумал: «Хорошо, что я не на машине, а то бы авария». Его девятка давно стояла без движения – ездить на маршрутке выгоднее, чем тратиться на бензин.

Вскоре Крысов продал машину цыганам. И испытал облегчение, словно погрозил кулаком высшим силам.

Потом образовались разные дела и заботы, заслонившие монаха. Надо было, например, как-то отмежеваться от тех же цыган, которые чуть ли не каждый день повадились приходить за металлоломом. Видно, убедили себя, что бывший владелец автомобиля решил съехать, а значит, должен обнулить бόльшую часть имущества. Вскоре и на работе возникли проблемы. В итоге начала болеть голова – почти постоянно, тупой затылочной болью…