Михаил Буканов - Картинки с ярмарки. Мусоргский отдыхает

1964. Март… (восьмое марта близко, близко…)

Вот и Кильдин показался. Кто не знает, это не имя какого-нибудь коми-зырянина, а вовсе даже очень большой остров, расположенный как раз на пути в Кольский залив. Стального цвета море разрывается за кормой двумя салатово-изумрудными дорожками, белой пеной и это сочетание красок завораживает. Наш эсминец, подрагивая от натуги, чешет себе и чешет. Старый конь борозды не портит, но и глубоко не пашет. Вся скорость – около 18 узлов, то есть в час мы проходим такое же количество морских миль! И это наша предельная скорость. Гроза подводных лодок всего мирового империализма не сумеет обогнать современную подлодку, если она будет идти на поверхности. Но нам это и не надо. Эсминец до предела напичкан самой современной аппаратурой. Обнаружил – доложи. А что и кто там с вражиной будет воевать, не наше дело. Впрочем и мы могём (или могем?). На корме размещены бомбомёты для глубинных бомб, правда, самих бомб на борту нет. В крюйт-камере, всегда закрытой на ключ, имеется четыре автомата, два Стечкина, да два Макара. Знаю точно. Когда посылали в караул на гарнизонную гауптвахту, то на вооружении у меня, как помошника начальника караула, и был Макаров. Да вот беда. Сначала надо захватить корабель противника, добраться до его живой силы, ну а уж потом палить из нашего бортового оружия. Есть у нас и шесть пушек 120мм. калибра в трёх башнях, да четыре четырёхствольных зенитных автомата. Да торпеды полагаются, только и их нет в наличии. Не нужны сейчас, видать. Для войны бережём! И снарядов нет. По той же причине. Я вышел покурить под срез полубака, месте официально предназначенном для курения. В медпункте духота, броняшки на иллюминаторах, а вентиляторы еле фурычат. Вот чего чего, а покурить до конца папиросу ли, сигарету на корабле невозможно. На те крохи, что платят матросам надо и то и сё купить, да и сигареты, вещь необходимая, денег стоящая. «Оставь двадцать, оставь сорок» – вот уже и на троих сигарета курится. Не откажешь же, тебя не поймут и жить трудно будет…

Входим в Кольский залив, по трансляции передаётся команда: «Корабль к плаванию в узкости изготовить». «Баковые – на бак, ютовые – на ют». Звучат «колокола громкого боя». Так называется сигнал боевой тревоги. Сейчас около девяти часов утра, значит на месте будем часа через полтора. А место это называется по старому Ваенга-губа, а по-новому Североморск! Всё! Во время боевой тревоги по верхней палубе не гуляют. Разбежались по боевым постам, машинам и механизмам. Сижу в медпункте и от нечего делать читаю рецептурный справочник. Дело дельное. Многие лекарства я изготовляю сам. Под рукой у меня простерилизованный набор медицинских инструментов, стерильная упаковка салфеток и бинтов. А вот и пациент. Резаная рана предплечья, кровь и всё такое. Пришлось зашивать, обрабатывать, перевязывать. Короче, своим прямым делом заниматься. А тут и причал. Швартуемся. Дома!

Около двух недель болтались в море. Далеко не уходили. Кильдин Могильный (так называется одна сторона острова), да полуостров Рыбачий. Вот и весь маршрут. Так ведь две недели. И не помыться, поскольку вода нужна для котлов корабельных и приготовления пищи. Утром и вечером минут на десять даётся вода в рукомойники. Правда в сортире вода всегда. На смыв работает. У меня в лазарете есть бачок-накопитель литров на двадцать. Я его всегда держу полным. И инструменты надо кипятить и руки мыть перед работой с больным. Приятель мой Тоха, мориман родом из Питера, вчера анекдот припомнил. Вызывает замполит матроса перед приёмом в партию и говорит: «Пить, курить и по бабам бегать бросишь? Брошу! Ну а жизнь за Родину отдашь? Отдам! На хера мне такая жизнь!» Вот и у нас ни выпивки, ни девчонок, ни курева. Плюс и самых обычных человеческих радостей вроде бани и чистой робы тоже нет. Да и с едой началась какая то напряжёнка. Вместо хлеба теперь дают сухари. Вместо картошки какое то её сушёное подобие. Запах при готовке обалденный, а есть невозможно. Всё летит за борт. Исчезли макароны, нет круп кроме сечки. А по газетам судя, у нас все планы выполнены, перевыполнены. Столько всего собрали, что и сосчитать невозможно. Так без счета и сыпят в закрома Родины. Я тут в «Литературке» читал перевод статьи из газеты китайских коммунистов. Название у газеты заковыристое, что то вроде «Женьминь жибао». А статья называлась «Философия продажи арбузов населению крупных городов». В сочетании с тем, что жрать китайчатам нечего, самое нужное время для появления подобной статьи. Теперь я с нетерпением жду подобного философского подхода от редакции родной газеты «Правда». Типа «Философские проблемы не продажи хлеба в крупных городах». Простенько и со вкусом. А главное – вовремя!

Отрабатывая машинами, корабель наш швартуется между двумя другими эсминцами. С берега тянут электричество и воду. Мы дома. «Отзывчивый» – это гордое имя корабля, на котором я имею честь служить, устраивается по-домашнему. Протянут трап, встал рядом с ним вахтенный матрос в огромном тулупе, ну а внутри корабля пошла в душевые горячая вода! Какой же это наслаждения просто помыться. Вода горячая, воды вдоволь. Кто моется, а кто и постирушку затеял сразу. Я тоже тру щеткой свои две белые робишки. Новые, они были твёрдокаменными, а сейчас, после многих стирок, мягкие и ослепительно белые. Да и по мелочи есть что постирать. Потом моюсь сам. Тряпки в сушилку, себя в чистое. Готов к труду и обороне. Сегодня в шесть часов часть команды идёт в увольнение на берег. И мы с Тохой идём. Корабль, он корабль и есть. Малое пространство, свободное от корабельного оборудования и оружия и отведённое человеку заставляет моряка всё время быть начеку, подавляет, гнетёт, постоянно к себе приспосабливает. Да и все эти радиолокационные станции, для обнаружения воздушных, надводных и подводных целей чего то там излучают, здоровью нашему совершенно не нужное! А две с половиной тысячи тонн железа, служащее нам сейчас домом? Кораблик, всё это – излучающее рентгены и всякие там волны, на себе носящий? В «Записках из мёртвого дома» Достоевского говорится, что в заключении тюремном самое страшное не лишение свободы, а нахождение на ограниченном пространстве с людьми тебе лично неприятными, а, иногда, и ненавистными. А чем корабль в походе не та же тюрьма, только плавучая. Что добавляет ещё и различные неудобства для человека, от холода, сырости и ломовой работы, до качки, переносят которую многие с огромным трудом и к ней за всю службу так и не привыкают! Да и на стоянке не лучше… Сразу появляются политзанятия, полит информации, приборки просто, большие приборки и масса всякой рутинной работы. Называется всё это громко: «Повышение уровня боевой и политической подготовки». Ну а суть проста и чиста как лысина нашего уважаемого Никиты Сергеевича Хрущёва, самого себя называющим верным ленинцем и продолжателем идей. Надо постоянно держать экипаж в занятости. Иначе проблем с дисциплиной не оберёшься. Матрос не может быть на корабле и ничего не делать. Не дай бог в рабочее время сказать офицеру, что ты не занят, или просто бродить по палубе с отсутствующим видом! Поверь, работу тебе найдут, и очень скоро! Только целеустремлённой походкой, по трапу только бегом. Левый борт – движение к носу, правый борт – движение к корме. Не перепутай на свою голову. Пожалеешь! Но это не сейчас, после похода все настроены добродушно, поскольку устали люди. А что у тебя на погонах, звёзды, полоски или ничего для моря значения не имеет. Всех оно выматывает до предела, у всех вызывает желание расстаться с ним хоть на время и по земле походить. В пять часов зо минут по трансляции раздаётся давно ожидаемая команда: «Уходящим в уволнение построится по левому борту». Оглядываю себя. Шапка-ушанка, звезда на месте. Пуговицы на шинели горят, можно сказать, ясным пламенем. Бляха ремня сияет. К горловому воротничку подшита аккуратная белая полоска. Ботинки надраены до блеска. Уязвим я в одном только месте. Среди матросов считается, что кальсоны носить позорно. Особенно в увольнение. И ясно что мы с Тохой их надеть и не подумали. За бортом март. Температура минус 25 с ветерком и снежными зарядами. Тот самый марток, когда надевай трое порток! А на нас шинелишка без подкладки, форменка и брюки из какого то плотного материала. А надо бы унты и порты меховые. Да канадки кожаные офицерские с бараньим мехом внутри. Да и шапки не наши из искусственного меха, а чего-нибудь натуральное. Нет этого для нас. На всех не напасёшься! Поскольку наличие отсутствия кальсон могут проверить, обматываем ноги носовыми платками, имитируя нижнее бельё. И идём на построение. Инструктаж о высоком моральном облике советского матроса делает замполит. Нам страшно повезло. Старпом наш, капитан-лейтенант Красниченко, отличающийся по положению своему свирепым нравом и нечеловеческой, с нашей точки зрения, придирчивостью убыл на берег, к семье, чему все мы несказанно рады. При одном виде данного товарища, идущего по одному борту, матросы перебегали на борт противоположный. Прятались где могли и не могли. А его проверки чистоты помещений, установок и механизмов с помощью ослепительно белого носового платка, были притцей во языцех, освещались всё с новыми и новыми подробностями, пострадавшие исчислялись десятками. Три наряда, четыре наряда, месяц без берега – вот обычный ассортимент взысканий, раздаваемых каждый день и по самому различному поводу. Правда надо сразу сказать, что был капитан-лейтенант человеком суровым, но справедливым. Без вины не наказывал, зря не придирался, и злопамятностью не страдал. Заслужил – носи, а если в порядке всё, то и бояться тебе нечего. Вот только степени его понимания порядка достичь было также легко, как приблизиться к горизонту. Короткий осмотр уходящих провёл капитан-лейтенант Тиханский, штурман корабля. Команда, построившиеся получили увольнительные записки. Всё. Мы на причале.