Алексей Щуров - Дом пятидесяти двух карт. Мир Корпорации

И он ткнул пальцем в коротко стриженую тетку, сидящую на полу так, будто она проглотила аршин. – А то жаловаться, что сожитель не такой – все вы мастерицы. Ну-ка, назовись, боевая дамочка!

Тетка с военной выправкой подвинулась ближе к лампе. Ее нос выбивался из-под прядей.

– Если это и есть сеанс групповой терапии, то я назовусь только из уважения к присутствующим. Герд Биркана.

– А, так нас зовут Герд! – воскликнул Лауфейсон и тут же оказался рядом с ней. – Какой черт вас сюда принес, Герд? Рассказывайте.

Лауфейсон схватил лампу и поднес поближе к лицу Герд. Точки-глаза, квадратное лицо и нос картошкой.

– С этим, – она указала на байкера, – я живу. Он мне изменяет и тратит мои заработанные деньги. И твердит в последнее время, что я не удовлетворяю его как женщина.

– Еще бы! – последовал ответ. – У меня имя тоже есть. Можно просто Хендриксон. Так вот с Герд стало в последнее время невозможно: работает как же… Целыми днями и ночами, когда бывает дома командует как в своей армии, ну а я этого не люблю.

– С вас – двойной тариф, – ухмыльнулся Лауфейсон. – За сеанс и за прием фру Герд в офисе. Следующие – вы двое, – и он переместился к очкастой. Свет лампы высветил его лицо – небритое, бледное, с впалыми остекленевшими синими глазами.

Начала очкастая. Поправила очки в элегантной металлической оправе.

– Я изучаю современные методики, неважно какие. В последнее время работа у меня отнимает кучу времени, так – все. Чуть не забыла, меня зовут… сейчас вспомню. Кажется, концепция претуберантного анализа. Простите, я что-то не то сказала, но сейчас точного имени не могу назвать. Как вспомню, сразу скажу.

Поправила сползший вязаный шарф.

Лауфейсон поднес лампу поближе к ее лицу. Тугие кроткие косицы с резинками, цвет глаз искажен розовыми стеклами очков, небольшой рот и круглое лицо – ничего примечательного.

– И это все?

Концепция кивнула в ответ.

– А имя своего парня помнишь? – ядовито спросила краснопальточная.

– Нет, точно не скажу.

– Вопросы здесь задаю я, – произнес Лауфейсон. – Что может сказать твой приятель, или он такой же ботан?

– Ну почему, сразу ботан? Такие, как Гудрун, мало что могут организовать сами, а у меня свое небольшое дело – мясная лавка Снорри Густафсона, если слыхали о такой, – встрял в разговор толстяк с бритой головой.

– Теперь – очередь последней пары и перехожу к индивидуалкам, – Лауфейсон не соизволил даже высветить лицо собеседника. – Мужик в цилиндре и старомодная тетка, пропахшая нафталином, – следующие. В свое оправдание есть что сказать?

– Что за оскорбительные намеки? – возмутилась краснопальточная. – Да ты знаешь, с кем разговариваешь?

– Знать не знаю и знать не хочу, – прошептал ей на ухо Лауфейсон. – Другим расскажи, а пока – шапку долой!

С этими словами он дернул за вуаль и шапочка слетела с головы тетки вместе с париком.

– Да я, да я, да я в суд подам! – взвизгнула дамочка, которая оказалась абсолютно лысой. – Я вам такую рекламу сделаю, я прима…

– С тобой все ясно, – прервал ее Лауфейсон. – Цилиндру есть что сказать?

– Во-первых, у моей жены есть имя – Клер, во-вторых, я Олаф…

– Мымра с манией величия и подкаблучник! Все ясно, – констатировал Лауфейсон. – Следующая – ты, с ненужным отростком-спиногрызом. Да, и рот ему открой, пусть говорит.

Свет лампы упал на лицо мамаши с детенышем. Тетка была ничем не примечательна – обыкновенная физиономия с выщипанными бровями, которых даже не было видно, в глазах – зрачки неестественного цвета из-за контактных линз-хамелеонов, нос с горбинкой… рукой в сетчатой перчатке она выдернула изо рта детеныша кляп. Тот сразу зашелся плачем.

– С этой тоже все ясно – вынес приговор Лауфейсон. – Ладно, за тебя скажу. Ты, хотела чего-то добиться, но не добилась, а теперь вымещаешь свои комплексы лузера на спиногрызе, Анетта Брюгинсвальд. Что не вышло блистать на сцене? Заела обыденность?

Та посмотрела на психолога.

– Да у вас никакого понятия об этике, – выдавила она.

– Что-что? – переспросил Лауфейсон. – Кекике? А может, этикетке? Забудьте все этот маразм, который зовется этикой. Его не существует, особенно для тех, кто хочет добиться чего-нибудь в этой паскудной жизни. Ясно? На последнюю дуру я даже внимания обращать не буду. Вы все ее уже видели. Истеричка надолго не задержится.

– Как это? – пронзительно завизжала бывшая канцелярская амеба. – Вы такой же, как и мой директор, и такой же, как моя директриса, и…

– Заткнись, кучерявая, а то парик подпалю! – оскалился Лауфейсон. – Вы, придурки, фрики, маргиналы и прочие моральные уроды, явились сюда, чтобы я вас лечил? Ну так слушайте внимательно: ни черта я делать не буду, потому что кто-то из вас подбросил мне в офис и в квартиру вот это.

Лауфейсон поставил лампу на место и швырнул карты так, чтобы их было видно.

– Ну, объясняйте, мои закомплексованные, что все это значит? Может, с тебя начнем? – и он указал на Концепцию. – Ты же у нас такая умная, что даже своего имени не помнишь.

Концепция взяла одну карту и поднесла ближе к глазам.

– Я не вижу ничего такого, что могло бы вписаться в то, что я знаю. Обычный кусок бумаги с рисунками – разочарованно произнесла она после того, как прошло минут пять напряженного молчания.

– И много тебе твои знания дали? – встряла в разговор Герд. – Это, знаешь ли, карты и в них играют.

– Гадать не пробовали? – с подковыркой спросил Олаф.

– В гадания я не верю. Это способ обманывать других, но еще больше – самообман, – отрезала краснопальточная Клер.

– Карты подбросил кто-то из вас. Я знаю, – холодно повторил Лауфейсон.

– Ой, у меня на старой работе был случай, – затараторила офисная крыса. – Прихожу, открываю ящик, а там – карта. Ромбик такой красненький. Я спрашиваю всех: кто подложил? И никто ничего не знает. Хлопнула я дверью сегодня, значит, подбросили мне эту штуку дня два назад.

– Не знать, что красный ромбик – это бубновый туз, самая сильная карта в своей масти? – удивился Олаф. – Впрочем, мне по почте пришел пиковый валет.

– Как и тебе тоже? – не сдержалась Клер. – Хотя я получила другую карту.

Прикрепили к зеркалу в опере. Червонная дама. Интересно, присутствующие здесь, что-то подобное получали?

Все недоуменно переглянулись.

– Мы ничего не получали, – ответила мамаша, закутывая детеныша в огромный конверт. – и оставьте на с в покое. Лично мы, – ее фраза не могла не вызвать у присутствующих сарказма, – уходим.

Она встала и, уволакивая свое сокровище, спеленатое, словно куколка гусеницы, покинула обшарпанную комнату.

– Так-так, одну карту выбили, – сардонически произнес Лауфейсон. – А теперь еще раз спрашиваю, кто еще получил такой сюрприз?