Павел Катаев - Без собаки. Книга прозы

Автор бросается вдогонку, да уж куда там – нет ничего! Вот он и выдумывает, Бог знает, что, накручивает, притягивает за уши, шьет белыми нитками, умничает, толку же – никакого.

У Владимира Семеновича достаточно здравого смысла, чтобы понять, что это именно его случай. Хотя он всячески отмахивается от этого соображения, считая, что в оценке собственного творчества возможна ошибка. «Ведь автор воспринимает свое произведение, скажем, „таким-то“, в действительности же оно являет собой совсем, совсем другое!».

Кстати, где именно в Природе, в какой ее части, существует оригинал? Судя по всему, в голове того автора, кого неведомая сила толкнула поразмышлять именно на эту тему. Так что, в этом смысле, следовало бы хорошенько задуматься, прежде чем приступать к работе.

Впрочем…. Задумывайся – не задумывайся, но лишь результат покажет, что именно было заложено в самом начале – полновесное зерно или пустота в шелухе.

Улетая в воспоминаниях в свое далекое прошлое, Владимир Семенович испытывал довольно серьезное душевное неудобство, если так можно выразиться. Разве же этот персонаж – он? Конечно же, нет! Получается, что он – теперешний не только незаконно внедряется в чью-то чужую жизнь, но и не вполне точно эту жизнь освещает, и возможно внедряет в нее картины, которые есть не что иное, как плод воображения.

Потому-то для собственного душевного удобства Владимир Семенович готов был заменить в том воспоминании местоимение «я» словами «маленький игрок».

Вроде бы – как просто: нырнул в прошлое, схватил нужную тебе деталь (или даже целый эпизод) и вынырнул. Уж куда, казалось бы, проще. Но что поделать со своей современной душой, наполнившейся вдруг живыми и горячими воспоминаниями из давно прожитой жизни?

Как и зачем он оказался там спустя столько лет?

Пора выбираться из-под груза воспоминаний, из-под обломков прошлого, и, увы, оставлять в невозвратной глубине, такой прекрасный эпизод – игру в американскую головоломку с девочкой Джоди. Ведь этот пестрый кусочек картона с неровными краями в задуманную книгу никак не встроить! Неужели же сия дивная картинка вспомнилась впустую?

Нет! Конечно же, нет!

Дело в том, что именно тогда в голове маленького игрока возникло одно чрезвычайно важное соображение, которое теперь, будучи взрослым, он бы так сформулировал:

«Неровные квадратики американской головоломки, лежащие бессмысленной кучкой в коробке, в действительности не что иное, как метафора. Да, да! Метафора! Ведь и моя книга, еще не написанная, а пока только задуманная, да и то лишь в самых общих чертах, на самом-то деле уже существует в каком-то измерении, со всеми своими героями, эпизодами, неожиданностями, валяющимися в полнейшем беспорядке в какой-нибудь коробке. Только достань и сложи в нужном порядке!»

Вот именно, теперь, будучи взрослым…. Тогда в далеком детстве он оперировал не теми терминами. Да и о собственной книге он тогда, разумеется, не задумывался. Но суть оставалась именно такой.

Итак.

Некий персонаж стремительно выносит свое тощее длинное тело из квартиры, деловито засовывая в карман широкой куртки какой-то тяжелый предмет. Он резко отбрасывает от себя дверь, точно старается поскорее от нее отделаться. Дверь не захлопывается, остается приоткрытой. Мешает цепочка, с лязгом вылетевшая вслед за ним, словно бы стараясь подглядеть, как он дальше поступит.

Или, допустим, так.

Долговязый мужчина засовывает тяжелый предмет в глубокий карман куртки и выходит из квартиры. Цепочка словно бы из любопытства летит вслед уходящему, но тот так резко захлопывает за собой дверь, что цепочка не успевает вернуться в квартиру – застревает между дверными створками и тем самым мешает замку защелкнуться. Застрявшая цепочка смягчает удар, и стук хлопающей двери получается не таким уж сильным. Соседей, во всяком случае, не настораживает.

Дверь так и остается чуть-чуть приоткрытой.

Оказавшись на лестничной площадке, неизвестный вызывает лифт, и, не дожидаясь, пока тот спустится откуда-то с очень высокого этажа, не спеша спускается вниз по лестнице.

И еще один вариант.

Леонид сует в карман все еще горячий от только что произведенного выстрела наган и делает шаг из прихожей на лестничную площадку, оставив дверь квартиры открытой. Он и сам, как и орудие преступления, разгорячен, глаза сверкают. Он готов дать отпор любому, кто попытается остановить его. Он даже не будет удивлен, удивив толпу врагов, ожидающих его на лестничной площадке возле открытой двери.

Однако – никого.

Казалось бы, чем эти три отрывка отличаются друг от друга? А ведь отличаются! И каждый хорош по-своему. Но для книги нужно выбрать лишь один…

Теперь дальше.

Во дворе, как цирковая, прыгает на задних лапках серая собачка. Передние лапки она сложила вместе и двигает ими, точно горячо кого-то о чем-то умоляя. При этом острая мордочка обращена вверх, к чахлым городским кронам.

Серая собачка. Это маленький пудель, в переводе с английского – пудель-игрушка. Он худенький и хрупкий. Видно, что хозяйка старается хорошо ухаживать за ним. Шерстка у него чистая, на взгляд нежная и мягкая, как пушок. Но что-то в нем не то. Может быть, розовые потеки из глаз, что может свидетельствовать о неправильной еде – слишком много сладкого хозяйка дает своему любимцу. Да и с возрастом не все ясно. Или годовалый щенок, или пятнадцатилетний старикашка.

Незнакомец останавливается и, будто бы заинтересовавшись, задирает голову и видит, как на корявой ветке шумно пристраиваются две большие вороны. Его, собственно говоря, вороны нисколько не интересуют, хотя он и понимает: вороны собрались посплетничать. Все идет слишком гладко. А ведь он все еще находится в опасной зоне. Вдруг кто-то наблюдает за ним, проследил его путь по двору от подъезда! Задерживаться нельзя. Нужно поскорее покинуть опасную зону.

Но тут раздается слабый голосок:

– Он хочет к ним.

А может быть, никакого голоска и не было? Но нет, голосок был, и принадлежит он маленькой старушонке в светлом платочке, завязанным под подбородком. Она совсем старенькая, но при этом в легком девичьем платье почти до самых щиколоток.

Странное создание!

Однако, вглядевшись, он сообразил, что все не так просто: старушонка-то вовсе не такая уж и старушонка, а пожилая женщина – лицо гладкое, без морщин, большие и выразительные серые глаза, тонкие губы, чуть тронутые ироничной улыбкой.

И не такая уж она и пожилая!

Улыбка настораживала. Как будто бы она все знала про него. А женщина продолжала:

– Он думает, что он птица.

Слова ее казались полной бессмыслицей. Они вызывали раздражение. Теперь уже более естественным было бы сделать вид, что он уже в полной мере насладился прелестной сценкой, и ему уже ничего более не остается, как ласково кивнуть и деловито удалиться. Что же касается обращенных к нему слов, то вполне естественно было бы сделать вид, что он их не услышал – столь слабы и невнятны они были.