Павел Катаев - Без собаки. Книга прозы

И это не пустые слова!

В частности, они задумывались на такую важную тему, как безопасность Советского Союза, окруженного врагами и поэтому вынужденного защищаться. Конечно же, подобные размышления приобретали особый вес именно здесь, в самом центре страны, на Красной Площади, под стенами Кремля, рядом со Спасской башней и Мавзолеем.

Глядя на застывших, точно неживых, часовых у входа, Алик вдруг воскликнул:

– Наверное, когда-нибудь часовых здесь не будет.

– Как это не будет? – Соображение друга показалось Владимиру Семеновичу настолько нелепым, что он взорвался:

– А враги!

– Никаких врагов не будет.

– Как это не будет?

– Будет мир во всем мире. Никто ни с кем не будет воевать. И, следовательно, оружия никакого не будет, – уверенно продолжал Алик. – Подумай, зачем часовым нужно будет здесь стоять без ружей?

Надо сказать, на первых порах Владимир Семенович рассердился на Алика, словно тот одними своими словами в одно мгновение обезоружил всю страну, оставив ее один на один со всеми враждебными силами мира. Он взглянул на Алика, и тут же весь его гнев куда-то испарился: лицо школьного друга светилось радостью и спокойствием, словно и действительно мир стал совсем другим, таким, как в его мечтах.

Школьные друзья рассмеялись и отправились по домам.

Разговор с Аликом заставил Владимира Семеновича задуматься. Он никак не мог согласиться с тем фактом, что у входа в Мавзолей Ленина не будут стоять часовые, что каждый час не будет происходить смена караула…

Что же получается? Любой прохожий может просто так, когда ему только заблагорассудится, зайти вовнутрь этого таинственного, святого помещения, и никто его не остановит. А если это будет какой-нибудь хулиган, преступник? Нет, тут Алик глупость сморозил!

А ведь что оказалось? Они с Аликом совсем по-разному смотрят на мир!

Проходит несколько лет. Алик куда-то исчезает.

Исчезновение Алика, как и всякое исчезновение, растянуто во времени. Как, например, определить, когда именно твой друг исчез? Ты не видишь его день, две дня, неделю. И это вовсе не свидетельствует об его исчезновении – просто напросто его жизнь и твоя жизнь, не соприкасаясь, идут параллельными курсами. Известно, лишь только у одного из вас возникает потребность в общении, вы созваниваетесь или без телефонного звонка находите друг друга и общение возобновляется.

Конечно же, после окончания школы, выпускных экзаменов и тожественного получения аттестата зрелости у Владимира Семеновича и мысли такой не могла возникнуть – об исчезновении Алика. Тем более, ребята виделись несколько раз мельком, случайно столкнувшись на улице. Им вроде бы толком и поговорить-то не удалось. Однако и двух-трех реплик хватило, чтобы понять, что к чему.

– Как дела?

– Да вот в университет поступаю. А ты?

– Я? – И Алик вдруг развел руки в стороны, точно взлететь собрался, и прокричал:

Я знаю, город будет!

Я знаю, саду цвесть,

Когда такие люди

В стране советской есть!

Эти стихи Маяковского Алик читал со сцены в школьном актовом зале на выпускном вечере.

– Что это значил? – спросил Владимир Семенович, и пошутил: – В актеры решил податься?

– Правильно мыслишь! Именно в актеры!

Конечно, события, о которых он размышляет, происходили довольно давно, и сейчас возникают в памяти не в хронологической последовательности, а совершенно в произвольном порядке. И уже невозможно вспомнить, как далеко во времени располагались одно от другого – исчезновение Алика и его появление. То ли день промелькнул, то ли целая вечность пролегла.

Впрочем, бесследного исчезновения не получилось. Владимир Семенович все-таки имел представление – хотя и смутное, в общих чертах – о том, как складывалась жизнь его школьного друга. А складывалась она очень интересно, весело. Он безуспешно пытался поступить в театральное училище, уехал в Тулу, или в какой-то другой подобный провинциальный город, и там устроился в театр – не то рабочим сцены, не то еще кем-то.

И вдруг снова появился в Москве, в старом переулке Замоскворечья возле подворотни, ведущей во двор к подъезду дома Владимира Семеновича. А уже поздняя осень, сумрачно и сыро. В лиловато-буром сумраке Владимир Семенович различил знакомый силуэт взрослого мальчика в шерстяном свитере толстой вязки на несколько размеров большем, чем следует. Из широкого ворота торчала обросшая светлыми волосами голова школьного друга, напоминающая какое-то дикое растение, может быть неимоверно разросшийся чертополох.

Ну, вот! Никуда он не делся, школьный друг Алик, он здесь, рядом, и пришел пообщаться.

Крупный ледяной дождь как-то наискосок летел, ветер буквально резал щеки, а Алику нипочем. Даже не поежится! Владимир Семенович только что вышел из дома и направлялся на встречу с новыми приятелями.

– Чего остановился? Раз уж пришел – пошли ко мне!

– Да нет, Вовочка! – Алик зовет его «Вовочка», как и отец. – Я не к тебе шел, а тут, поблизости!

Он объяснил, что идет к Юре, с которым они задумали выпускать рукописный журнал. В нем будут публиковаться стихи и короткие рассказы, а также заметки и статьи. Для Владимира Семеновича все сказанное Аликом – неизвестно, ново. Что за Юра такой? Что за рукописный журнал?

– О чем же статьи? – поинтересовался он.

– О чем? Да вот хотя бы…

Алик еще более оживился, стало ясно, что теперь разговор со школьным другом его действительно заинтересовал.

– Помнишь спор возле Мавзолея?

– Как же…

Конечно, Владимир Семенович прекрасно помнил тот далекий спор – нужны ли будут или не нужны часовые у дверей, ведущих в усыпальницу Ленина, когда Советский Союз перестанут окружать враги. Вот только он не помнил, кто из них какую позицию отстаивал.

– Я написал статью, что никаких часовых не нужно будет! И вообще, институт охранников – дело подозрительное. Хочешь почитать?

Владимир Семенович не успел ответить (а его, честно говоря, совсем не интересовала статья Алика, как, впрочем, и его рукописный журнал – так, детские игрушки!). Алик все понял, махнул рукой, словно бы прогоняя собственный вопрос, и воскликнул:

– Ладно, Вовочка! Все это тебе не интересно!

После той нечаянной встречи, когда Алик, как оказалось, вовсе и не собирался к Владимиру Семеновичу в гости, а просто шел мимо его дома, друзья еще несколько раз виделись, но было ясно, что живут они разными интересами. Теплые чувства друг к другу сохранились, но от душевной близости не осталось и следа.

Жизнь Владимира Семеновича была, что называется, устроена. Складывалась она довольно удачно. От занятий в институте он получал удовольствие, да и ребята в группе оказались интересными, думающими. Что же касается, так сказать, непростых отношений с собственным отцом, то глубоко они Владимира Семеновича не задевали – он не сердился на отца, потому что уже давно понял: у того не было достаточно душевных сил, чтобы сохранять спокойствие в трудных обстоятельствах его собственной жизни.