Ирина Атнаева - Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

Предчувствие не подвело ее и в этот раз: январь закончился, прошел февраль, март, а разрешения на работу все не шло. Анна каждый день с утра вставала с надеждой, что вот сегодня чудо случится, и карточки окажутся в почтовом ящике; до двух часов – когда приходил почтальон, она старательно выполняла все свои обязанности, стараясь не думать о почте, и сдерживала себя, чтобы уже после полудня не начать проверять почтовый ящик, и только в два часа разрешала себе пойти за почтой.

Заветного письма в почте не было, и тут же наигранно – оптимистичный настрой покидал ее, настроение резко портилось, хотелось, чтобы день поскорее закончился, так, чтобы завтра с утра опять ждать почту. Это было похоже на психоз, когда весь смысл дня замыкался на ожидании почтальона. При этом нельзя было показывать свои настроения никому, тем более, Андрею, – Анна была уверена, что он переживает свой почтовый психоз.

Хорошо еще, что в начале февраля опять установилась солнечная погода, и Андрею перепала небольшая работа на стройке. Он уезжал рано утром и возвращался затемно, усталый, честно отработав свои шесть долларов в час. Если бы ему год назад сказали, что он будет рад весь день рыть траншею за минимальную зарплату, то он бы первый посмеялся милой шутке. Но жизнь (в насмешку? в наказание?) мало считается с нашим эго и корректирует планы на свой манер, – порой так и тянет возмутиться и спросить недоуменно «за что?».

Для Анны февраль принес новые сюрпризы. Ники вдруг резко поплошало.

До этого, совсем недавно, складывалось впечатление, что он выкарабкивается из болезни, по крайней мере, опухоль на спине действительно стала размягчаться. Ники теперь с нетерпением каждое утро ждал Анну – наверное, с таким же нетерпением, как она ждала почтальона, – но Анна, в отличие от почтальона, несла ему радостную весть. Он смешно делал вид, что даже не думает о злополучном наросте, и только выдержав обычный утренний обмен приветствиями, быстренько съев завтрак, вдруг как бы вспоминал о шишке и небрежно произносил, придав голосу насмешливую интонацию: – Ну, как там поживает моя «подруга» на спине?

И начиналась торжественная проверка опухоли: Ники поворачивался спиной и высоко задирал несвежую майку, Анна, стараясь не вдыхать парной запах немытого тела, надевала резиновые перчатки и обстоятельно щупала «подругу» со всех сторон. Иногда, чтобы сделать больному приятное, она опережала его и сама предлагала осмотреть шишку. И тут же видела в ответ благодарный взгляд старика.

Довольно долго, где-то месяца полтора она не видела в опухоли никакой разницы: та же шишка – твердая, крепкая, большая и неестественно неприятная. Чтобы не расстраивать больного, Анна всякий раз старалась говорить что-нибудь утешительно – обнадеживающее: «кажется, немножко помягче», «похоже, слегка уменьшилась» и все в таком же духе, шаблонное и заметно фальшивое. Но Ники фальшь не замечал, скорее, был даже рад, что Анна, в отличие от докторов, говорит обтекаемо и оптимистично. Со временем Анна уже не старалась находить новые слова, а говорила каждый день заученными фразами, приправив их заботливым тоном.

Но однажды ей показалось, что, действительно, до мелочей знакомый нарост вдруг как бы потерял упругость, она даже совсем искренне воскликнула: – Погоди, погоди, мне кажется, что она стала мягче.

И, хотя она говорила ту же фразу уже не раз, Ники по ее тону понял, что на этот раз она действительно говорит правду. Он попросил Анну еще тщательнее прощупать, потом сам посмотрел на спину в принесенное зеркало, и ему, конечно, тоже показалось, что опухоль стала меньше, хотя речь шла только об размягчении.

День для Ники получился счастливый; Анна видела по мимолетному блеску в глазах, что он постоянно мысленно возвращается к приятной новости, и ему хочется говорить о ней с Анной, но он не решается, чтобы не выглядеть в ее глазах таким радостным от проснувшейся вдруг надежды. Анна в тот день постаралась подольше посидеть у него в комнате, а к концу дня предложила сама еще раз осмотреть шишку, что стало для Ники большим подарком.

Как только хлопнула входная дверь, – Галина пришла с работы, в унисон собачьему лаю зазвучал требовательный голос больного, он звал, чтобы жена срочно зашла к нему в комнату. В тот вечер, уже после delivery, Галина позвонила Анне раньше обычного, и начала разговор о радостной вести еще довольно трезвым голосом, не забывая, однако, прикладываться к бутылке во время разговора. Она соообщила Анне, что она сама трогала tumor Ники и уверена, что он стал мягче; дальше, уже по мере опьянения пошли ее обычные разглагольствования о том, как бы им устроить жизнь Ники более удобной и радостной.

С того дня Ники буквально ожил. Он теперь не проводил весь день в своей спальне, а стал выходить на кухню к Анне или в столовую, посидеть у окна. Оттуда открывался замечательный вид на сад с огромным лимонным деревом, увешанным сотней зеленых и желтых, никому не нужных плодов. Вечноцветущее дерево привлекало колибри, и создавалось впечатление райской картинки, когда прямо под носом за стеклом крохотные птички живописно зависали над беленьким цветком…

Дальше больше: Ники отважился выйти в сад под присмотром Анны – впервые за долгое время он дышал свежим воздухом. С непривычки от избытка кислорода у него закружилась голова, и Анне пришлось завести его, совсем ослабшего, в дом. Но на следующий день он опять попросил вывести его и, постепенно, стал выходить и сам, когда не было дождей. В связи с прогулками у него появился аппетит, и он просил Галину заказать ему любимое печенье в delivery или что-нибудь особенное в ресторане. Около кровати вдруг появилась Библия, и судя по закладкам, он регулярно ее читал. Для Анны его религиозный настрой явился неожиданностью: в доме Митрохиных не было намека на религиозность ни во внешних проявлениях, ни в разговорах – Галина даже в сильном опьянении, когда говорила бесконтрольно, никогда не упоминала ни походы в церковь, ни праздники, ни своего отношения к религии и вере…

Но, к концу февраля Никина бодрость как-то незаметно стала сходить на нет: сначала он перестал спускаться в сад, оправдывая свое нежелание, вернее немочь, то дождями, то ленью, потом все реже стал выходить из спальни, и так получилось, что совсем скоро он опять залег у телевизора; Библия у кровати за ненадобностью припорошилась слоем пыли. Он по-прежнему ждал с нетерпением Анну и оживлялся после осмотра шишки – она становилась все мягче на ощупь, но уже утомлялся ее долгим присутствием, и стал жаловаться на боль под ребрами.

Наступил день, когда он попросил Анну проводить его до «уборной». Она помогла ему подняться с кровати, и тихонько повела его под руку – его легкое тело почти повисло на ней, и видно было, что движение причиняет ему боль, так, что он непроизвольно постанывал. Анна впервые видела его таким откровенно немощным и в голове промелькнуло: «Он умрет». К своему удивлению, она не ощутила при этой мысли ни ужаса, ни жалости к больному, как будто давно знала, что он не выздоровеет, и подсознательно готовила себя к такому исходу. Испугало другое – эгоистичная мысль, что ее попросят убирать за Ники, и мысль эта была чудовищно неприятна, – в голове эмоционально вспыхнуло: «Нет, я не могу это делать, я не согласна, ни за какие деньги..».