Олег Зареченский - Ховальщина. Или приключения Булочки и его друзей

Зато у этих туалетов имелось одно неоспоримое преимущество. Раз в неделю приезжала машина с цистерной и насосом, и откачивала содержимое ямы. Машина сами знаете, как называлась….. Ее приезд почему-то вызывал дикий восторг у пионеров и собирал вокруг кучу народу, в задачу которого входило следить за тем, как в маленькой стеклянной прорези цистерны покажется, покачиваясь, темная масса и тогда, издав вопль восторга, сообщить дядечке, что говна уже хватит.

Но это было раз. Голые тонкие ноги в шортах синих вышагивали по плацу в надежде на первое место. Не дали, но смеялись зато все, и не у всех ноги были тонкие, у некоторых даже приятно пухлые, ну ты любишь такие. Не такие, просто нравится, когда мясо тоже есть чуть-чуть хотя бы, ну аппетитно чтоб выглядело все, а то тростиночки, это как, подломятся и все. И пели смешно, про жердочки. Но один раз всего. А обычно что-то знакомое с детства доставалось. Типа Щорса или Бойца молодого. Вот как раз в этом бойце и пелось про какие-то неведомые белогвардейские цепи, на которые поскакал бесстрашно отряд. Зачем белогвардейцам цепи, они же не моряки, чтоб якоря на них вешать, и каково их хозяйственное назначение, не понимал Булочка. Ему казалось, что беляки стоят и держат их в руках и почему-то на них надо скакать красным. Эти цепи, сверкающие вдали у реки своей нержавеющей сталью, будоражили воображение, и всякий раз, выходя вечером за территорию лагеря и глядя с холма на темнеющие вокруг леса, ему мерещились то тут, то там вспыхивающие огни этих цепей. Булочка поеживался, и возвращался на территорию через знакомую дырку в заборе ускоренным шагом.

А вечером, после отбоя, когда в палате вожатый выключал свет, а за окном красным пожаром светилось небо, или бесконечным шипением шел дождь, так что окна отражали только происходившее внутри, но никак не хотели становиться хоть сколько-нибудь прозрачными, только если с обратной стороны к ним вплотную прижаться, с улицы то есть, только тогда видно, а лучше не смотреть на окно, потому что прижмется если кто, оттуда, так лучше не встречаться с ним взглядом, одна девочка встретилась, так окосела на всю жизнь, а мальчик один, он вообще потом. А маньяк тоже ходит и к стеклам лицом прилипает, чтоб лучше рассмотреть, кто внутри, и ветер, если шумит и птицы каркают, то это он идет, птицы всегда каркают, когда он ищет жертву, ну не жертву, жертв тогда не было, кого убить ищет или в лес затащить. Пионервожатую в прошлом году, одну, не здесь, рядом, ш-ш-ш-ш, опять ветер, слышали. А про черный, черный город, про черную, черную улицу, про черный, черный дом, это как. А вы? куда с одеялами, чего у окна не лежать вам, сегодня он не придет, сегодня ведьма из пруда, она всех подзывает к себе, манит, когда купаешься, и незабудки потом на этом месте, где девочка плакала по брату.

Голубые такие цветочки, много их. Булочка как-то за территорией видел такой пруд небольшой в лесу, и мостки деревянные гнилые у берега, и в незабудках все, и вода темная, отражает их цвет нежный, а где отражение не падает, там как будто глубина большая, и смотришь, смотришь в нее, а она словно на тебя оттуда, или кто другой, и Булочка раз смотрел, смотрел, и показалось, что подплыл кто-то с той стороны темной глади, и тоже смотреть на него стал, долго так и пристально, и глаз не оторвать, и уйти охота, и почудилось вдруг, даже не почудилось, просто в голове мелькнуло:

– Черепахи!

И только сознание озарилось этим, как окликнули его голоса девичьи, одноотрядные, не смотри, мол, долго в воду темную, не то будут и на твоем месте незабудки потом полем бирюзовым цвести. Так и пошел прочь Булочка, не оборачиваясь, а так хотелось.

Неприятно, силуэты какие-то, негромкие постукивания и разные голоса….

Булочка как-то тоже прослушал один из рассказов про некую девочку, которая в виде белого пятна являлась в ночь с четверга на пятницу разным людям и говорила на ухо:

– Ты умрешь завтра!

И люди умирали. Булочка так проникся историей, что стал по четвергам накрывать левое ухо одеялом, левое потому, что спал он обычно на правом. А потом, боясь, что девочка или он перепутают дни недели, стал накрывать ухо каждый день. Он справедливо полагал, что если привидение придет, увидит закрытое ухо, то говорить ему будет не во что, и оно уйдет обратно.

Когда машина, грузовая конечно, легковая не проехала бы, конечно грузовая, с кузовом крытым и звуком диким, и запахом газа, помнишь запах газа от нее, вкусный запах, приятный. Когда эта машина в дождливое лето проедет по земле, или по газону проедет, а потом дождь пройдет, сильный дождь, то лужи потом в следах этой машины получаются, глубокие местами, не во всех сапогах перейдешь эту лужу, с берегами она крутыми, и глубина сразу начинается в такой луже, а не постепенно, и пить из нее конечно нельзя, это тебе не лесная лужа, когда Бабушка, помнишь, говорила тебе, хочешь пить, вот, пожалуйста, а лужа лесная тоже чей-то отпечаток, только след уже травой пророс, и вода стоит в нем чистая, чистая, все дно видно, а по верху водомерки. А чей след, уже и не понятно, то ли телега прошла прошлым годом, то ли трактор с прицепом, в позапрошлом, а может, туда, кто из зверей наступил потом, это уже точно не известно. Но с таким отпечатком ты пить не будешь, от зверя какого или домашнего животного, такой и Бабушка не предложит, все сказку помнят. Из колеи, зато, пожалуйста, отгонишь рукой водомерок, и бычком из нее, а вода вкусная, на травах настоянная, душистая.

А была еще ямка небольшая пастухами выкопана, подле сосны, что прямо на болоте стояла. И вода в ней была темно зеленого цвета, ну чистый «Тархун», только без газов, всяк мимо проходящий попить останавливался, встанет бычком в нее, и давай шумно всасывать вкуснятину. Зеленую, со вкусом хвои. Но это на болоте, а в лесу, конечно, другой вкус у луж, Булочке он все же больше нравился, за прозрачность свою и запах.