Юрий Шинкаренко - На дне сыроежки ломаются. «Картинки» с подростками

Старуха, граблями взбив листья в костре, ненадолго переключается на куриную «отрасль» природы:

– Я когда в посёлке жила, держала одного такого петуха. Просто царь петушиный! Клювачий до безобразия!

– Дебошир, что ли? – выясняют слушательницы. – Так этого добра и среди наших мужиков навалом.

– Какой там дебошир! Защитник! Если он рядом с цыплятами – лучше не подходи! Даже я, хозяйка, опасалась к цыпленку руку протянуть, если петя поблизости. Один раз залезла на поленницу, а цыплята из курятника высыпали. И петух с ними. Я шевельнусь – а он как начнёт крыльями пыль взбивать. Сердится! Так я и просидела на поленнице, пока они за ворота не вышли. Минут пятнадцать спуститься не давал, хохлатый!

– Привирай, привирай!

– Вот те крест! Я бы, конечно, справилась… Хозяйка всё же! Но мне с поленницы задом нужно было спускаться, а с заду я беззащитная.

Бабки смеются.

– Вот, вот… И смех, и грех! После этого случая я вскипятила воду, как сосед посоветовал, поймала своего любимца и клюв его – в кипяток! Чтобы всю клювачесть вывести! Куда там! Только злее стал! Настоящую мужскую породу никаким кипятком не исправишь! Всё в природе ладно, во всех отраслях! Кроме человеческой… А человеческим «птенцам» ещё больше, может, защитники нужны. Вот ему хотя бы… – тёсанолицая старуха кивает в сторону.

По двору идёт «птенец». Второклассник в жёлтых спортивных шароварчиках, в куртке цитрусовых оттенков. Красный ранец за спиной. «Птенец» правой рукой пересчитывает пальцы на левой. Зачем – ни старухам, ни мне, наверное, никогда не узнать.

Старухи провожают малыша взглядом и задумываются. Каждой наверняка есть о чём. О спивающемся сыне… О зяте, ушедшем из семьи… О внуках, не умеющих даже за себя постоять – не то что за подружку…

В обобщениях, прозвучавших над апрельскими кострами, есть какая-то несправедливость. Разве мало их, дельных, работящих, заботливых, смелых – отцов, хозяев семейств? Но их и не так много. Не так много, как определено природой.

Где они – защитники?

Где они – надёжные покровители?

Где они – человеческие особи, не только называющие, но ощущающие себя мужчинами?

И смотрят старухи на пешеходах в брюках. И ищут в их лицах ответа на свои по-бабьи прямолинейные вопросы.

…Эта история могла бы остаться без точки, если бы не пустяковое стечение обстоятельств. Один из пешеходов, доставая «Приму», выронил из кармана связку ключей.

– Мужчина! Эй, мужчина! – наперебой закричали пожилые женщины с граблями и вилами. – Муж-чи-на!.. Эй!

И тут!..

Тут наш второстепенный, мимолётный персонаж – малыш в жёлтых шароварчиках и куртке цвета цитрус, тот самый «птенец», защиту которому обдумывали старухи, – остановился. Степенно развернулся. Сделал шаг навстречу.

Он ждал, что ему скажут. Он ждал, чего от него хотят. Он был уверен, окликнули его: «Эй, мужчина!».

И бабки, чуть смутившись от «цыплячьего» взгляда, полного… нет, не детского любопытства, но терпеливого участия, – замолчали. А одна пояснила ему – уже не «цыплёнку» и «птенцу», а «эй, мужчине»:

– Вот тот дядька в телогрейке ключи посеял. Догнал бы ты его! Домой ведь не попадёт…

Мужчина засмеялся. Мужчина вприпрыжку подбежал к связке ключей. Мужчина ловко, носком кроссовки, подбросил её в воздух и поймал ладонью, испачканной фломастерами. Догнал растеряху. А потом… Потом мужчина поправил ранец за спиной и скрылся в синих дымках апреля.

А разве не так? Разве малыш, без малейших сомнений ощущающий себя мужчиной, – ещё не мужчина?

Словно Марио, герой электронной игры, преодолел он нескончаемую череду препятствий, расшиб стены провинциальных замшелых крепостей, расправился с армадой чудовищ, которых судьба, будто компьютерный мозг, высылала ему навстречу в виде мелких неприятностей, крупных обид, неподвластных, казалось, обстоятельств.

И вот оказался у решающего рубежа, там, где притаился перед обрывом трамплин. С него, с этого трамплина (дендилюбы хорошо представляют!) сигаешь в неизвестность. Либо окажешься на вершине башни, откуда до вожделенной принцессы рукой подать, либо, увы, полетишь в тартарары.

Он прыгнул. И поскольку прыжок свершился не на экране дисплея, а в жизни, – результат пока нигде не высветился. В отличие от электронного, о точности прыжка нашего героя можно будет судить лишь через годы, когда он закончит столичную школу-интернат для одарённых детей, когда в учебных классах Гнесинки не раз, может быть, сменится звукоизоляционная драпировка и когда капризная принцесса по имени «Эстрада» в очередной раз определит, кому быть в её обновлённой свите.

Женя З. – так зовут нашего четырнадцатилетнего «Марио», – родом из Воронежской области. Где-то там, в небольшом городке, попевал себе незамысловатые песенки, пока не приметили его столичные киты от эстрады и телевидения и не вытащили в Москву. В столице сразу же обозначили, жёстко и профессионально: «Задатки у тебя есть. Теперь всё зависит от собственного трудолюбия и рвения. Антон Б. (была названа фамилия завоёвывающего популярность подростка-солиста) уже весь мир с гастролями объехал. Из кожи парень рвётся! Правда, будь готов, что матушка-природа может подгадить: неизвестно, как она дальше твоим голосом распорядится!».

Женя старался. Шаг за шагом, октава за октавой завоёвывал Москву. Был уже сольный концерт, – хоть и на заводской окраине, но всё же столичной. Один из престижных телеканалов полностью записал его и выдал в эфир. Наметилось участие в нескольких детско-подростковых фестивалях.

И вдруг – срыв! Не большой, не судьбоносный, но всё же срыв. Я увиделся с воронежским Марио, когда гнесинский преподаватель с колоритным отчеством Христофорыч выставил его за дверь.

– Почему?

– Фонограммы перепутал, – ответил Женя З. – Кассету не ту притащил. Потом что-то с горлом. Так, пустяк. Мороженого объелся.

За дверью послышался визгливый голос, пытающийся добраться до верхних нот.

– Коммерческая девица, – пояснил Марио. – Ну, платит за учёбу. Сейчас в Гнесинку и таких набирают. Нет таланта – плати! Нас, бесплатников, всё меньше и меньше.

– Обучение «без средствов», – сказал я голосом мультяшного почтальона Печкина, – это ещё не показатель таланта.

Лицо Марио исказилось, и я поспешно перешёл на серьёз:

– Мне давали видеокассету с твоим последним концертом. Что-то там есть… Непринуждённость, искренность. Но эстрада – дело шальное. Орёл – решка… Попал в струю – не попал… Что будет, если выпадет решка?

– Не выпадет!

Можно было оставить его в этой наигранной уверенности. Но мне давно, может, со времён Шатунова, может, ещё раньше – со времён «раненой птицы» Сергея Парамонова, не давал и не даёт покоя один звук: шипение «звёздочек», скатившихся с лучезарных высот популярности в лужу повседневного. Падают звёзды – загадывай желание, что ли. Падают «звёздочки» – молись о чьей-то загубленной судьбе. У глупышек-«звёздочек» и у звёзд-матрон разные траектории падения. И последствия разные.