Ирина Кир - Графини Вишенки

– Вишня, я тебе тут с одним симпатичным парнем познакомилась, – сообщала Ника на остатках близнячьего диалекта. – Сходить на свидание?

– Как зовут? Я его видела?

– Сашей. Из соседней школы. Смазливый такой. Боксом занимается.

– Не-е, – брезгливо потягивала Вика, – у боксеров все мозги отбиты. Не пойду.

– Ладно, не пойду, – повторяла Ника.

Одним им известным образом сестры Вишневы дотянули до выпускного одиннадцатого класса. Вика без проблем поступила на физмат МГУ, а Нику она поступила в педагогический. Единственное, чего не смогла сделать вместо сестры, – это появиться в Институт Склифосовского на аборт.

На втором курсе университета Вика неожиданно сообщила, что собирается замуж за однокурсника Сережу Грушку и возьмет его фамилию. Ника не на шутку обиделась и за день до свадьбы просто нарывалась на скандал:

– А мне что теперь прикажешь делать? Искать Персикадзе с Арбузяном?

– Есть еще Абрикосов и Виноградов.

– Да, да! – злилась Ника. – А еще Сливняк! Вот за него в пандан твоей фамилии я и выйду!

– Какие слова-то мы, оказывается, знаем! – не без ехидства отвечала будущая Виктория Грушка.

За Диму Сливняка Ника выходить замуж не стала – на четвертом курсе Вика так же тихо развелась с Грушкой и вернулась в Вишневу. Ника еще поерепенилась какое-то время (три гражданских брака), но к двадцати трем годам обе девушки с александритовыми серьгами в ушах пришли с убеждением, что рано им еще связывать себя супружескими узами.

После университета Вику пригласили в Институт теории прогноза землетрясений и математической геофизики. Институт получил грант, и руководитель отдела Борис Трофимович Вишнев искал себе в команду хорошего математика на маленькую зарплату. Какие могут быть зарплаты в НИИ? Даже пусть и с грантами? Взять однофамилицу, молоденькую выпускницу Викторию Михайловну Вишневу, ему посоветовал знакомый профессор Станислав Говорко:

– Я знал ее отца, Мишку Вишнева. Когда-то мы с Михой считались друзьями неразлейвода. Стоумовый парень был. Гений. Яхтсмен. И мать ее, Светлану, тоже хорошо помню. Красивая и очень способная. Некоторое время я у нее даже преподавал.

– Знаешь, я время от времени слышу свою фамилию в том же самом контексте, что и ты мне сейчас преподносишь: был, гений, увы… Меня еще спрашивают, не родственник ли. А что с тем Вишневым стало? – поинтересовался Борис, пролистывая папку с подобранными работами Вики.

– Увы, сошел с ума! – Станислав ослабил узел галстука.

– Ну вот снова! И ты мне предлагаешь взять на работу дочь сумасшедшего? – Вишнев отложил папку в сторону. – Замечательная перспективка!

– Да подожди ты, Борис. – Стас обернулся на стуле и достал из кармана висящего на спинке пиджака пачку сигарет. – Виктория тот самый случай, когда на детях природа не отдыхает. Возьми Вишневу – не пожалеешь! Тут важно понимать, что собой представляли ее родители.

Бывший Мишкин друг сделал затяжку, выпустил дым, а вместе с ним, дал волю не оставляющим его воспоминаниям. Столько лет прошло, а кажется – только вчера… – Разница в возрасте у них составляла около двадцати лет, но годы не ощущались. Они, как бы это странно ни звучало, дополняли друг друга. И это при том, что были совершенно разными. Мишка, у него же мать из бывших графинь, рафинированный интеллигент. Культурный, дипломатичный, обходительный. Ах – простите – извините – не – будете – ли – столь – любезны. А Светка, даром что наполовину испанка, резкая, порывистая, на грани бестактности, но не бестактная, а… – Профессор щелкал пальцами, подбирая слова. – Я только сейчас понял, что не зря ее Светланой звали. Светлая она была, понимаешь? Как будто в ее программе одновременно были прописаны и Кодекс чести, и личная лоция – к каким берегам плыть, каких целей достигать. Любое отклонение от внутреннего устройства вызывало резкую реакцию. Виктория, кстати, такая же. Чуть, может, мягче, но начинка в ней Светкина, а мозги Мишкины…

Трофимович в сомнении нахмурился и скривил рот.

– Даже не думай, – считал его мысли собеседник, – никаких проблем она тебе не доставит. Даже наоборот. Впряжется как лошадь и все вытянет. Никогда не будет интриговать за твоей спиной. Сразу все в лицо выскажет. В меру амбициозная. Но это скорее плюс. В науке без амбиций нельзя – сам знаешь.

– Так с чего в итоге Михаил с ума сошел? – Борис вздохнул и снова пододвинул папку к себе.

– Они ребенка очень хотели, – продолжил Говорко, – а Светлана так просто бредила материнством – с детьми чужими играла, на руки всегда просила дать подержать… Помню, на их свадьбе деньги собирать начали, ну там на мальчика, на девочку – на кого больше соберут, тот первый и родится. Она все взяла, смешала и говорит: «Детей в семье должно быть много! У нас их будет минимум штуки три! Представляете, заходите вы к нам в гости лет через десять, а вокруг туфельки, ботиночки, сандалики мал мала меньше». Только не вышло. Умерла она при родах, а Мишка рассудком поехал. Обвинил во всем мать, меня, друзей…

– А вы-то тут при чем? – Борис уже не смотрел на папку, его увлекла история.

– Знаешь, чего нельзя сделать с шизофреником? – вопросом на вопрос ответил Стас. – Его нельзя переспорить. Он до тошноты логичен! А у Мишки логика вообще конек! На спор доказывал, что белое – это черное, а черное – белое. Вот он под всех нас скопом и каждого в отдельности базу подвел: выяснилось, что Светлане вообще рожать нельзя было. Какое-то наследственное заболевание. Только оно поздно обнаружилось. Но Вишнев все перекрутил и заявил, что мы во всем виноваты: на детей настраивали, малышей специально подсовывали… Она какое-то время не могла забеременеть, а Мишка преподнес это как ее нежелание. И то, что мы находили врачей и специалистов, поставил нам в вину. Мол, чуть ли не заставили, на край могилы толкнули. Но самое ужасное – он не признал дочерей. Девочек-близняшек. Они тоже по Мишкиной версии оказались виноватыми… Можно сказать, самыми главными.

– Не может быть! Родных дочерей не признать!

– Как видишь, может. – Ппрофессор вздохнул. – Бросил в итоге Вишнев Институт, разругался с матерью (ей, бедолаге, вообще ни за что досталось), на детей даже не взглянул и уехал куда-то в Прибалтику, откуда на яхте сбежал в Финляндию. И больше я про него не слышал.

– А ты с Викторией на тему родителей не говорил? – Будущий Викин начальник потянулся за сигаретой.

– Да что же я? Садист, что ли, девочку такими вопросами мучить? Это же на всю жизнь травма!

«А уж мне-то какая травма, – подумал Стас, – и друга лишился, и жены. Сама призналась, когда вытаскивали из петли, что любовниками в свое время были. Психозы у Ларки начались еще когда Мишка женился на своей Санчес, а как уехал и не оставил адреса – вешаться собралась… Отнесла Михино письмо Маргарите да в хозяйственный за веревкой… И жизнь мне с тех пор с ней не жизнь, и бросить больного человека не могу. Эх, Вишнев-Черешнев, наколол же ты дров!»