Борис Штейман - Ночная пуля. Остросюжетные повести и рассказы

Вторую неделю мы с Манюськиной в Вене на конспиративной квартире. Из дома выходим редко, стараемся не привлекать к себе ненужного внимания. В Женеве заметили слежку и с соблюдением всех правил конспирации перебрались в Вену. Я – самолетом, она – поездом, вторым классом. Здесь спокойнее. На карту поставлено слишком многое: моя карьера и ее семейная жизнь. Дети оставлены с бабкой, не говоря уже о том, что сам Манюськин в это время рискует жизнью в Стокгольме.

Утро мы начинаем с шампанского и устриц, которых приносят нам из ресторана неподалеку, на углу. После завтрака бесконечные, сводящие с ума поцелуи. Около часа… примерно. Потом изнуряющие ласки… примерно столько же времени. И только затем сексуальные наслаждения. Манюськина оказалась совершенно неискушена. Несмотря на довольно продолжительную супружескую жизнь. И это еще сильнее подогревает нашу любовь! Этот кот Манюськин, как оказалось, обладает совершенно низкой квалификацией в этом важном вопросе. Манюськина расцвела и… немного выросла. Это меня, признаться, слегка пугает. Конечно, непорядочно думать об этом. Но жизнь есть жизнь, и всему рано или поздно приходит конец. Зачем заниматься самообманом? И она просто не поместится потом… ну… когда все кончится, в ушах Сергей Иваныча. Разумеется, подло об этом думать в минуты страсти…

Я сильно похудел, и это неплохо, но у меня появилась слабость в ногах. И это меня немного беспокоит. Несколько раз, чуть приоткрыв плотно задернутые шторы, я замечал на противоположной стороне улицы Симону. А один раз даже, кажется, мелькнула знакомая фигура Носопытина. Неужели он притащился в такую даль, чтобы лично проследить за испытанием? Или же он тоже в обойме, разведчик хренов? В общем, наша отчаянная поездка стала своего рода лакмусовой бумажкой. Не могу даже в такое время не думать о работе.

Манюськина любит ходить босиком. Она великолепно сложена, у нее потрясающе красивые волосы и грудь. И это при двух выкормленных детях. Невероятно! А, пардон, зад! Это вообще нечто! Конечно, малость вульгарно так называть это волнующее место… Что же все-таки нужно Носопытину? Я привычным движением передергиваю затвор «Береты». Это успокаивает. Правда, если у меня будут еще и руки дрожать, что вовсе не исключено при столь неумеренном сексе, то пистолет мне не помощник. Манюськина тихо напевает какую-то грустную, разрывающую душу русскую народную песню про ямщика, который зимой заблудился в поле и в итоге замерзает. У меня текут слезы.

Получаю по факсу шифровку. Манюськин и Епишка уходят по канализации от преследования. Манюськиной ничего не говорю. Зачем лишние переживания? Еще успеет… Да и не положено. Анализирую предстоящее. Видимо, придется на время залечь. Напишу рапорт на отпуск для восстановления здоровья, а там видно будет. Манюськина говорит, что надо покупать Саньке новую куртку к учебному году. Проза неумолимо вторгается в наши отношения. Это печально. Надвигается осень. Мы пьем коньяк. Кажется, скоро домой…

Снова вижу в окне слегка сгорбленную фигуру Симоны. Она в сером плаще с глубоко надвинутым на глаза капюшоном. Переминается с ноги на ногу и прячется в подъезде. Интуиция подсказывает, что она вооружена. Не исключено, что она связана с исламскими фундаменталистами или… с какой-нибудь левацкой группировкой. Это внушает серьезные опасения. Боюсь за Манюськину. Меня тронуть она не посмеет, хотя кто знает женское сердце… Потом все можно будет списать на ревность.

Манюськина очень талантлива. У нее склонность к языкам и живописи. Шутя освоила австрийский диалект. Сейчас отправилась в музей делать наброски с картин великих мастеров. Они получаются у нее настолько самобытными, что их охотно берут частные галереи. Поэтому мы и можем кое-что себе позволить. Я запретил ей работать на полную мощность. Слишком велик риск привлечь к себе ненужное внимание коллекционеров-фанатиков и других не менее опасных субъектов.

Вижу, Симона приняла решение. Направляется к нашему подъезду. Порядочная конспиративная квартира должна иметь кое-какие секреты. Наша соединена с соседней. Прохожу туда и наблюдаю сквозь глазок за лестничной площадкой. Симона достает связку отмычек и профессионально, бесшумно открывает замки. Затем извлекает из сумочки пистолет. Я неслышно открываю дверь и оказываюсь у нее за спиной. Резко бью по запястью руки, держащей оружие. Пистолет со стуком падает на пол. Симона применяет свой излюбленный прием – удар локтем. Но встречает мой блок.

– Я все равно ее убью! – шепчет она. – Я осталась без денег в чужом городе. Как ты мог?!

Эту песню я уже слышал не раз.

– Ну, до Вены ты все же сумела добраться, – констатирую не без ехидства.

Из ее сумочки выпадает пакетик героина.

– Спасибо господину Носопытину. Одолжил… в счет твоего гонорара, – парирует она.

– А герыч тоже он одолжил?

– Пришлось сесть на иглу… из-за тебя!

– Ну, это уж слишком! – не выдерживаю я. – Ты много себе позволяешь со своим господином Носопытиным! Превратилась в наркоманку и распоряжаешься чужими деньгами.

– Ты сам виноват! Зачем уехал? Неужели она лучше меня?

– А ты, случайно, не хочешь познакомиться с австрийской полицией? – интересуюсь мимоходом.

– Неплохой будет заголовок, – смеется Симона. – Генерала из русской контрразведки преследует бывшая любовница-наркоманка! Немного длинно, зато классно. Да, чуть не забыли самое пикантное. Генерал-то живет-поживает с женой своего лучшего агента. Непростой мужик наш генерал, прямо скажем, непростой!

Так. Она прекрасно обо всем осведомлена. Даже в курсе того, что Мане – мой лучший агент. Недурно. Иногда полезно немного поболтать о том о сем…

– Не волнуйся! Я возвращаюсь домой, – перевожу разговор в иную плоскость.

– Врешь!

– Нет, чистая правда!

– Врешь!

– Нет!

Слегка попрепирались. Наконец я показал ей авиабилеты. Она их внимательно изучила и только после этого с достоинством удалилась, послав мне на прощание воздушный поцелуй и сделав непристойный жест. Естественно, этими билетами воспользоваться мы не собирались. Подтверждались мои худшие опасения. Они действительно собирались все списать на ревность бедной покинутой наркоманки… если бы ее удалось схватить.

Медовый месяц незаметно подошел к своему логическому концу.

Неожиданно пожаловал Прокопич.

– Ты человек? – поинтересовался он.

– Ну? – памятуя, что с рабочим классом надо без затей, ответил я.

– Тогда неси стаканы. – Он шмякнул об стол поллитровку и, по-своему истолковав мое недоумение, добавил: – Не боись! Хрустальная!

Выпили.

– Русскому человеку один хрен, что на дворе! Он ни для кого плясать не будет. Никогда! – И он покрутил перед моим носом пальцем. – Главное – победить! Короче, мне завтра в забой, а я не могу.