Сергей Е. ДИНОВ - Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман

– Итак? – строго спросил подполковник, предоставляя Федору последний шанс на чистосердечное признание. – Ваше?

– Моё! – уперся Федор. И принялся с тупой убежденностью рассказывать, как эта сумка была куплена в московском ГУМе, специально для подарков, которые он вез, в основном, женщинам, в том числе, маме и сотрудницам фирмы по продаже компьютеров, и многочисленным своим подругам, которых, по его самым скромным подсчетам, оказалось никак не меньше десяти. Сообразительный Федор врал самозабвенно и уверенно, описал в подробностях, где и что покупал, с точностью до рубля.

– Что ж, – задумчиво молвил подполковник, криво усмехнулся каким-то своим грустным мыслям. – Пусть будет так.

Он помог Федору, тщательно перебирая, ощупывая каждую вещицу натруженными руками, расфасовать в пакет и сложить обратно содержимое явно чужой сумки.

Странно, когда Федор уверенно врал, или, скажем так, красиво привирал, – люди верили ему. Мало того, иногда получалось, что Федор мог такого насочинять, что у друзей уши вяли от смущения или от недоверия, но через месяц – другой выяснялось, что Федор чуть ли не напророчил всяческие мелочи, типа поездок в командировки, мелких травм, болезней или неудач по работе.

Поднял на окончательное доверие Федор приунывшего, уставшего подполковника простым предложением:

– Позвоните моим родителям. Они лучше обо мне все расскажут, чем я сам. Вся моя жизнь прошла под их неусыпным бдением. Лишь командировки я могу считать личной жизнью. Другая жизнь – вся общественная или семейная, с родителями. Позвоните.

Позвонили. С утра перепугали и без того напуганных стариков. Когда мама выслушала бред Федора, она перестала всхлипывать, попросила снова передать трубку милицейскому начальнику. И выдала, похоже, такое душещипательное, искреннее и наболевшее в защиту своего единственного, любимого дитя, что подполковник разгладил на лице все свои суровые морщины. В довершение, срывающимся, громким, дрожащим голосом, который был слышен даже из трубки допотопного телефона, мать сообщила:

– Феденька позвонил из Москвы перед самым отправлением, но не явился с поезда, хотя живем-то мы на Лиговке, почти рядом с вокзалом. Отец ходил встречать сына к «третьему» вагону, но проводница ему наплела, что гражданина Ипатьева Федора Николаевича… – материнский голос в трубке надрывно всхлипнул, – …арестовали на станции Бологое по подозрению в убийстве двух пассажиров…

Терпеливо выслушивая долгий слезливый монолог матери Федора, подполковник устало опустился на стул и только вяло кивал, а, положив трубку на рычаги старого телефона, сказал печально:

– Большое человеческое счастье, когда такие замечательные родители тебя ждут и любят.

– Да, товарищ подполковник, это единственная бескорыстная любовь, которую я встретил за всю свою идиотскую жизнь, – подтвердил Федор. – Всё остальное – корысть, стяжательство, обман.

Приободренный голосом матери, он воспрял духом и все перевернул с ног на голову. Теперь выходило, что он сразу заподозрил попутчицу чуть ли ни в международном терроризме, когда она призналась, что является последней шлюхой Советского Союза, жила в Буэносе Айресе с бандитом по кличке Штырь, затем перебралась в Польшу и сожительствовала со старикашкой…

– Это лишнее! При чем тут шлюха и старикашка?! – устало возмутился подполковник. – Что вы мелете, товарищ Ипатьев, в самом-то деле! Какой терроризм?! По описаниям свидетелей, обычная валютная проститутка.

– Извините! Нервы.

Тогда Федор высказал твердое убеждение, что именно гражданка… как ее там по паспорту?.. Фролова Н. А. организовала обмен местами среди пассажиров, совращение его, Федора с целью похищения его личных вещей, документов и денег.

Подполковник выслушал новый бред задержанного очень внимательно, проверил магнитофон под столом, проконтролировал, чтобы старательный сержант все правильно записал в протокол. Заставил Федора подписать кипу бумаг, среди которых были листы протокола допроса свидетеля, протокол об изъятии шубы и многое другое. Не глядя, подмахнул Федор и подписку о своем невыезде. Теперь он – невыездной, можно сказать, диссидент.

Федор судорожно подписывал всё подряд. Он обрадовался до дрожи, когда пообещали отправить его ближайшим поездом в Петербург и вернули «челночную» сумку попутчицы со всем содержимым. Даже с симпатичным пасхальным яйцом, которое Федор заранее решил подарить маме на шестидесятилетие.

Этого широкого жеста от милиции Федор никак не ожидал. По рассказам очевидцев, при досмотрах граждане лишались даже своих, законных вещей и сбережений. А тут… Поверили, выходит, в его залихватское вранье. Поверили.

Федор взбодрился невероятно. Осмелел, обнаглел, выпросил номер служебного телефона у самого подполковника, Тарасова Бориса Борисовича, который представился следователем московской районной прокуратуры. Переписал все телефоны дежурной части при станции Бологое, с должностями и фамилиями сотрудников, к большому неудовольствию самих сотрудников. Успокоил и побожился, что никаких жалоб писать не собирается, пообещал всяческое сотрудничество.

Через полчаса Федор с подполковником Тарасовым, которого он прозвал для простоты и для самого себя, по армейским присказкам, «подпол», ехали в одном купе и тихо, дружески беседовали, чтобы не разбудить попутчиков на верхних полках. Пили чай с печеньем, как два старых знакомых, жаловались друг другу на жизненные неурядицы, бандитскую «перестройку», инфляцию, грабительскую приватизацию и безумный рост цен на продукты.

Сонный, уставший от переживаний дикой ночи Федор с умилением любовался усталым отеческим лицом седовласого подполковника. Складки кожи и морщины его лица вылепливали необычайно гармоничную, мужественную маску настоящего мужчины, прожившего хорошую, сложную и опасную жизнь, за которую не стыдно. Именно таким Федору представлялся, погибший в первые дни войны родной брат отца, от которого в доме даже фотографий не осталось. Это было для Федора недосказанной семейной тайной. Хотя, как он подозревал, дядя Толя был репрессирован, после возвращения из зарубежной командировки перед самой войной, и погиб под Сталинградом в штрафных батальонах.

Серые, водянистые глаза пожилого подполковника, словно замутила, затянула поволокой вековая горесть его поколения, печаль и разочарование жизнью. Так бывает, наверное, у хорошего, порядочного семьянина в пенсионном возрасте, когда понимаешь, что все вышло не «по твоему», не как планировалось: единственная дочь выскочила замуж за пьяницу или за неудачника, жена совсем опустилась, разъелась, располнела и подряхлела, кроме барахла, сплетен по телефону с подружками и телевизора, ничего вокруг не замечает и знать не желает.