Петр Карцев - Кот олигарха. РОМАН

– Ммм, – не меняя интонации, отозвался Боллинг. – А может, в кино?

Лена в замешательстве посмотрела на Аню, которая выглядывала одним глазом из-за монитора и многозначительно качала головой.

– Нет, спасибо, – сказала Лена. – Не сегодня.

– Я могу второй раз не позвать, – сказал Боллинг.

– Тем хуже для меня, – сказала Лена.

Около шести вечера Новощекин выскочил, как ужаленный, из своего кабинета, замер над Аней и уставился на нее молча.

– Ой, – тихо пискнула Аня из-за монитора после нескольких секунд абсолютной тишины.

– Ты что, мать, с дуба рухнула? – с отчетливой угрозой в голосе произнес Новощекин.

– Ой, – повторила Аня.

– Я тебе русским языком сказал меня с Кабанен не соединять. Русским или нерусским?

Лена неловко съежилась у себя за столом, не зная, куда спрятать глаза.

– Ой, Эдгар Петрович, – замирающим голосом прошептала Аня.

– Что «ой»?

– Я не знала… Она чужим именем представилась.

– Быстро ко мне, – сказал он, указал пальцем на дверь и исчез за ней.

Аня встала, одернула юбку, бросила на Лену заговорщический взгляд и последовала за Новощекиным.

Через некоторое время Лена поймала себя на том, что грызет ногти. Она встала и подошла к окну, где далеко внизу раскинулся пресный газон с мощеными камнем дорожками и двумя клумбами настурций. За газоном начиналась автомобильная стоянка «Интербеста», безобразный штамп регламентированной городской жизни, но правее между домами была видна набережная, и за ней – спокойная, как удав, Москва-река, золотистая в лучах вечернего солнца. Лена вспомнила слова Ибисова про концентрационный лагерь. Почему он не посоветовал ей бежать, пока не поздно?

Теперь, конечно, было поздно, потому что любой побег подразумевал признание поражения – признание перед собой и признание перед мамой.

Аня вышла от Новощекина минут через двадцать и, быстро проскользнув через приемную, исчезла в коридоре. Лена, обернувшись от окна, успела увидеть только ее спину. Часы на стене неумолимо близили конец рабочего дня. Лена немного подумала и отправилась в туалет.

Аня стояла перед зеркалом и шевелила губами, растирая помаду. Из зеркала синий взгляд метнулся Лене навстречу, как всегда, напуганный, но с чем-то затаенным в глубине. Лена подумала, не был ли этот вечный испуг обманчивым впечатлением, эффектом какого-нибудь особенного разреза глаз или привычного, заученного выражения лица.

– Все в порядке? – спросила она.

– Ммм, – сказала Аня и кивнула, не отрываясь от зеркала.

Лена немного постояла в смущении, потом сделала вид, что ей необходимо срочно вымыть руки.

– Он… часто так бесится? – снова попробовала она под плеск воды.

Аня на мгновение скосила на нее глаза в зеркале и ничего не ответила. Кончиком пальца она промокнула едва заметно размазанную тушь на правом глазу.

Они вместе вышли из «Интербеста» и, не сговариваясь, повернули в сторону метро, но метров через пятьдесят Аня неожиданно открыла дверцу серебристого «мини».

– Тебя подвезти?

– Мне в центр, – неуверенно сказала Лена.

– Мне в Химки, – объяснила Аня.

Вечернее происшествие подействовало на Лену угнетающе. Миновав станцию метро, она отправилась дальше пешком, погруженная в задумчивость. Тем не менее, не обманув Боллинга, она провела остаток вечера в магазине и вышла оттуда еще с одним брючным костюмом и с овердрафтом на кредитке. В качестве компенсации она поклялась себе два месяца не обедать.

– Ну как твой первый день? – жизнерадостно спросила мама, выходя в прихожую.

Лена солнечно улыбнулась.

– Отлично, мам. Страшно устала.

Она оставила пакет с покупкой за дверью и контрабандой пронесла его в квартиру десять минут спустя, пока мама лила воду на кухне.

На следующий день с утра пораньше в приемную ввалилась брюнетка лет тридцати с идеальным, словно только что уложенным каре, но в страшноватом коричневом платье и с неприятными дерганными движениями, как у куклы. Закрыв за собой дверь, брюнетка несколько секунд рассматривала Лену тяжелым взглядом, точное выражение которого трудно было определить, но который во всяком случае нельзя было назвать дружелюбным. Аня не показывалась из-за монитора; раздававшийся до этого из ее норы шорох вощеной бумаги полностью стих.

Лена попыталась изобразить улыбку и уткнулась в монитор, еще некоторое время неуютно ощущая на себе враждебное внимание. Затем брюнетка протопала по комнате на толстых каблуках и открыла дверь кабинета. Остановившись на пороге, она громко сказала железным голосом:

– Эдгар Петрович… а почему новенькую мне не отдали?

Ответа не было слышно, но после него, по крайней мере, неприятная брюнетка вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

Аня тут же материализовалась.

– Это Жанна, – громким шепотом объяснила она. – Его помощница. Ведьма.

– Насчет ведьмы я успела догадаться, – угрюмо заметила Лена.

– Теоретически, – продолжала Аня тоном эрудированного ребенка, знающего много сложных слов, – она руководит приемной, и мы ей подчиняемся.

– А практически? – с робкой надеждой спросила Лена. – Ни одна теория еще не нуждалась так сильно в опровержении.

– Практически… – повторила Аня и пожала плечами, – как обычно. Позиционная война с переменным успехом. Новощекин то бросает ей приманку… то опять прячет.

Определенно, Анин лексикон и кругозор еще требовали изучения и сопоставления с ее публичным образом.

– Они с Яной сидят по другую сторону кабинета, – продолжала она обрисовывать диспозицию сил. – Ты заметила, что у Новощекина нет отдельной двери? Он может выйти только через приемную или через их комнату.

– Два выхода из норы, как у лисы, – сказала Лена.

– Вот-вот.

Лене теперь казалось, что даже в фамилии их начальника есть что-то пронырливое и ненадежное. Она встала и нервно прошлась по комнате. Аня вытянула шею.

– А ты упертая, – заметила она.

Лена пришла на работу раньше, и Аня еще не видела ее во весь рост. Она была в новом брючном костюме, купленном накануне. Ходить каждый день в одном и том же было невозможно, но чередовать два казалось приемлемым… по крайней мере, какое-то время.

В это время дверь кабинета открылась, и на пороге вырос Новощекин. Он тоже оглядел Лену и сделал короткое движение головой, эквивалентное приглашению, но лишенное учтивости.

Жанны в кабинете уже не было: она, без сомнения, вернулась к себе через вторую дверь, располагавшуюся по центру противоположной стены, по правую руку от Новощекина.

Лена остановилась у входа, чувствуя себя, как солдат, которому грозит гауптвахта.

Новощекин потер ладонями лицо, как будто запоздало умывался, потом раздвинул пальцы правой и выглянул одним глазом.