Петр Карцев - Кот олигарха. РОМАН

Занимать долее кабинку было неловко. Лена обнаружила Лару поправляющей прическу у бронзового зеркала – не то чтобы ее прическа очевидно требовала правки. Рядом с Ларой стояла незнакомка из вторгшейся в их уединение компании и делала вид, что освежает макияж, но на самом деле косила на Лару в зеркале недобрым взглядом. Некоторые люди так устроены.

Лена обошла Лару с другой стороны, вымыла руки и высушила их салфетками, одновременно критически себя рассматривая. Возможно, ей тоже стоило поправить прическу. С другой стороны, немного диковатый вид лучше гармонировал с состоянием ее платья. В глазах определенно появилось что-то диковатое. Хорошо было бы еще сделать что-то диковатое, чтобы перестать чувствовать себя такой овцой. Лена положила руку Ларе на талию. Это был безотчетный импульс. Руку прошило электрическим током. Чувствуя себя готовой умереть, она притянула Лару к себе и шепнула ей в ухо:

– Январский?

Лара провела прохладной ладонью по ее щеке, поправляя прядь волос на виске. Легко прикоснулась губами к ее губам.

Проходя через зал вслед за Ларой, Лена схватила с пролетавшего мимо подноса бокал красного вина и выпила на ходу двумя глотками. Было ощущение, что Лара тянет ее за собой, хотя впереди была только Ларина спина, и обе руки были свободны. Какие-то лица удивленно оглядывали ее с ног до головы – вероятно, те же лица, что раньше пялились на ее поспешное выдворение Степаном. Лена поймала несколько сальных ухмылок. Да с ними и веселее! Даже с лиц охранников в дверях на мгновение спала невозмутимость. А вы меня не хотели пускать , подумала Лена. Один из них снова преградил ей путь.

– Посуду придется оставить, девушка, – прогудел он, прежде чем она успела возмутиться. Она подняла обе руки. Охранник огромной лапой извлек из правой пустой бокал, не отрывая взгляда от распахнутого ворота ее платья. Из-за его спины показалась Лара и дернула Лену за левую руку.

– Не знаю, как тебя отпускают из дома без присмотра, – проворчала она, выпихивая Лену на свежий воздух.

Тут же откуда-то справа в лица им ударил свет включившихся фар. Обе повернули головы в ту сторону, как неиспуганные лани.

С заднего сиденья не без грации выпрыгнул Троицкий и тут же пригласительно задвигал руками, словно изображая в пантомиме загрузку машины невидимой бутафорией. Заглянув внутрь, Лена увидела скалящегося от противоположной дверцы Решетинского.

– В тесноте да не в обиде, – промурлыкал режиссер и тоже стал манить к себе рукой.

Пролезая к нему, Лена поймала в зеркале заднего вида взгляд шофера и поспешно прихватила ладонями платье в стратегических местах. Решетинский посмеивался, глядя на нее. В салоне было просторно, но Лена умудрилась обо что-то зацепиться и частично упасть на кумира российских кинозрителей. Он тут же удовлетворенно обхватил ее рукой, прижимая теснее к себе и освобождая больше места Ларе. Прикосновение кожи сиденья через тонкое платье было приятно прохладным. В огромной машине все четверо легко уместились на заднем сиденье, хотя Лена и оказалась ближе к своему соседу, чем рассчитывала. Троицкий мягким щелчком захлопнул за собой дверцу.

– Где я вас видел? – спросил Лену Решетинский, все еще посмеиваясь.

Она была уверена, что только меньшая часть его веселья была непосредственно связана с ней. У режиссера был вид человека, взаимодействующего со внешним миром только для отвода глаз, будучи на самом деле погруженным в закрытые для окружающих измерения.

– Вот здесь же и видели, – непринужденно ответила она. – Мы с вами вместе сюда ехали. – Ей казалось естественным, что он ее уже не помнил.

Решетинский благодушно, но нетерпеливо защелкал пальцами.

– Раньше, раньше, – потребовал он.

Лена обнаружила, что Лара зачем-то пихает ее в бок и одновременно едва слышно что-то шепчет ей в ухо. Лара повторяла одну и ту же фразу, которую Лена не могла разобрать. Она недоуменно повернула голову, собираясь переспросить, но вовремя прочитала по губам очередной повтор:

– Мы актрисы, – беззвучно выдохнула Лара, распахнув глаза шире, чем Лене до сих пор доводилось видеть.

– Ах да, – сказала Лена и нервно засмеялась. – Раньше. Может быть, в Милом друге у Зинченко?

– Не видал, – помотал головой Решетинский. – Он еще не вышел.

– Я много снималась у Зинченко, – небрежно сказала Лена. – У него был артхаусный фильм Смерть . И еще Глупышка .

Лара справа чем-то подавилась, но Лена проигнорировала ее.

– Позвольте, – озадаченно пробормотал Решетинский, – не помню таких. Мне казалось, Зинченко…

– Он их снял на собственные деньги, – перебила Лена. – А потом отказался выпускать в прокат. У него очень сложные отношения со зрителем. Когда фильм получается слишком личным, ему невыносима мысль, что его будут смотреть и критиковать походя, вне контекста.

Решетинский впервые сфокусировал взгляд на Лене и пристально в нее всмотрелся.

– Какого контекста? – спросил он.

– Режиссерского внутреннего мира, – пояснила она.

– Щенок, – сказал Решетинский. – У него на месте внутреннего мира еще ничего не выросло.

– Интересный случай анального удержания, – вмешался с другой стороны Троицкий. – Довольно экстремальный.

– Ходит слух, что он даже сжег негативы, – безмятежно сказала Лена. Краем глаза ей было видно, как Лара откинула голову на сиденье и закрыла глаза.

– Есть примеры писателей, уничтожавших свои произведения… – задумчиво проговорил Троицкий.

– Гоголь, – вставила Лена.

– … Или принципиально не печатавшихся…

– Сэл…

– Кстати, о Гоголе, – вмешался Решетинский. – Надежда Пешкова рассказывала моему отцу, что Гоголь был одним из первых обладателей надувной резиновой куклы для известных нужд.

– А! Это тоже крайне интересно, – тут же переключился Троицкий. – Одна моя аспирантка пишет диссертацию о психоаналитической интерпретации русской литературы. Гоголь, по всей видимости, боялся женщин. Как мы знаем, у него мало памятных женских образов. Разве что Коробочка, само имя которой – базовый фрейдистский символ. Кто-нибудь помнит еще?

Он подался вперед на сиденье и обвел вопросительным взглядом всю компанию.

– Панночка, – сказал шофер Решетинского, вполоборота повернув к ним лицо. Одновременно он затормозил посреди улицы, у ряда плотно припаркованных машин, и Лена посмотрела в окно. Улица была узкой, пустынной и прозрачной, как бывают прозрачными ночью ярко освещенные городские улицы. Эта прозрачность выглядела холодной, но, выбираясь из машины вслед за Решетинским, Лена почувствовала под платьем теплый ветерок. Платье снова пришлось придерживать рукой то в одном месте, то в другом. Великий режиссер с любопытством наблюдал за ней.